местечко

МЕСТЕ́ЧКО (от польского miasteczko, мястечко — городок; на идиш — שטעטל, штетл), поселение полугородского типа в Восточной Европе (в пределах бывшего Польско-Литовского государства и граничащих с ним областей), чаще всего с преобладающим еврейским населением.

В еврейском обиходе понятие «местечко» также подразумевало самый характер своеобразного быта восточноевропейского еврейства, его религиозно-культурную обособленность и духовно-социальную автономию общины и поэтому распространялось даже на небольшие города (20–25 тыс. жителей) с преимущественно еврейским укладом жизни. Маленькие местечки называли уменьшительно штетеле.

Местечко зародилось в Польше, где с 15–16 вв. представители местной знати приглашали евреев селиться в принадлежащих им селах и городах на сравнительно благоприятных условиях. Многие из таких населенных пунктов постепенно превращались в своего рода еврейские городки, большинство жителей которых по роду своей деятельности (аренда помещичьих имений, скупка сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных продуктов, коробейничество, различные ремесла), а также по образу жизни были тесно связаны с деревней. Возникавшие в них еврейские общины вначале подчинялись крупным кагалам, но со временем, не будучи связаны ограничениями, характерными для старых «королевских» городов, становились все более самостоятельными и получали возможность устанавливать собственные принципы общежития и обычаи (особенно в тех местечках, которые были целиком заселены евреями), основанные на фундаментальной духовно-социальной и культурной общности.

Это единство нарушилось с разделами Польши (после 1772 г.) под влиянием социально-экономических и культурных особенностей государств, которым отошли польские земли. В Пруссии характерный для местечка образ жизни постепенно исчез, а в Австрии, позже Австро-Венгрии (Галиция, Закарпатье, Буковина, Словакия, в меньшей мере — собственно Венгрия и Богемия, /см. Чехословакия/) приобрел своеобразные для каждой из областей черты. На территории Российской империи самобытный уклад местечка развивался в пределах черты оседлости, включая Царство Польское (с 1815 г.), а также Бессарабию (присоединена к России в 1812 г.), тогда как в остальной части Молдавского княжества (Молдова) местечки развивались с 1862 г. в составе Румынии.

Вопрос о признании за населенным пунктом статуса местечка приобрел для евреев России большое значение после издания «Временных правил» (май 1882 г.; не распространялись на Царство Польское), запрещавших евреям селиться, а также приобретать и арендовать недвижимость в сельской местности, то есть вне городских поселений, к которым относились и местечки. Местная администрация (главным образом губернские правления), стремясь еще больше ограничить места проживания евреев, стала произвольно переименовывать местечки в сельские поселения. Сенат в ряде постановлений выступил против самоуправства местных властей и установил критерии для отличия местечек от селений. Однако под эти постановления не попадали многие поселки (официально считавшиеся даже деревнями), существовавшие порой в течение столетий и известные как местечки среди местного населения, а также новые, возникавшие в черте оседлости в местах оживленной торговли. 10 мая 1903 г. правительство разрешило евреям проживать в 101 селении, которые фактически стали местечками. Список таких поселений несколько раз дополнялся, и в 1911 г. их число достигло 299. Однако вне списка остались еще многие поселки, приобретшие характер торгово-промышленных местечек.

В конце 19 в. — начале 20 в. эмансипация евреев, а также процессы индустриализации и урбанизации поколебали социально-экономические основы жизни местечек. В России, где ограничительные законы против евреев продолжали действовать, распад местечка был ускорен антиеврейскими репрессиями, экономическими стеснениями и погромами. В местечках резко усилилось социально-имущественное неравенство, одной из причин которого была тяжелая конкурентная борьба, вызванная скученностью населения, резко возросшего после введения «Временных правил».

А. Субботин в исследовании экономического состояния западной и юго-западной части Российской империи за 1887 г. («В черте еврейской оседлости», в 2-х ч., СПб., 1888–90) показал бедственное экономическое положение еврейских ремесленников и торговцев в местечках. Экономические и социально-политические трудности, консервативность и косность жизни в местечке делали его все менее привлекательным для молодого поколения, среди которого росло увлечение революционными идеологиями и движениями. Именно в местечках укрепилось самосознание широких еврейских масс и зародились национальное и социалистическое еврейские движения. Молодежь из местечек устремилась в большие города черты оседлости, а зачастую эмигрировала (чаше всего в Соединенные Штаты Америки). Из местечек Восточной Европы вышли многие лидеры сионизма, в их числе Д. Бен-Гурион. Б. Кацнельсон. И. Табенкин. Х. Вейцман. М. Дизенгоф и другие.

Революция 1905 г. и сопровождавшие ее погромы, а также Первая мировая война и массовые выселения евреев из прифронтовой полосы (см. Россия) нанесли тяжелый удар по укладу жизни местечка и еще более усилили миграцию евреев из него. Февральская революция 1917 г. отменила черту оседлости и антиеврейское ограничительное законодательство. Октябрьская революция и гражданская война, а также социально-экономическая политика советской власти разрушили экономический уклад местечка.

Во время гражданской войны на Украине и в Белоруссии кровавые погромы устраивали армии борющихся сторон, а также многочисленные банды, которым в ряде местечек успешно противостояли отряды самообороны, бессильные перед регулярными войсками и крупными повстанческими отрядами. Сотни местечек подверглись разгрому, часть из них неоднократно, а некоторые были буквально сметены с лица земли или покинуты еврейским населением (например, Дубово; описано Рохл Фейгенберг, 1885–1972, в книге «А пинкес фун а тойтер штот», Варшава, 1926; русский перевод «Летопись мертвого города», Л., 1928). Тысячи евреев были убиты, значительная часть еврейского имущества была разграблена или уничтожена. В период «военного коммунизма» с его политикой массовых конфискаций была подорвана основа еврейской торговли (закупка сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных продуктов и посредничество между городом и деревней). «Новая экономическая политика» (нэп) с ее налоговым прессом, душившим не только частника, но и торговые и кустарные объединения, привела к окончательному обнищанию местечка. Этот процесс зафиксирован в сборнике очерков «Еврейское местечко в революции» под редакцией В. Тан-Богораза (М.—Л., 1926). И хотя в 1921–25 гг. наметилась тенденция к возвращению беженцев в родные места, молодежь, обреченная в местечках на безработицу, предпочитала селиться в больших городах и внутренних районах страны. Положение еще больше осложнилось в результате свертывания нэпа. Бывшие торговцы-нэпманы, служители культа, а также кустари-одиночки были объявлены «нетрудовым элементом» и лишены не только избирательных прав, но и права на трудоустройство и получение жилья. В 1926–27 гг. среди трудоспособного еврейского населения Украины «лишенцы» составляли в целом 30%, а в местечках — 40%.

Стремясь изменить социальную структуру еврейского населения (особенно в местечках) советское правительство приняло ряд мер по «продуктивизации» еврейского населения и приобщению его к земледельческому труду (см. Советский Союз, Земледелие, Комзет, ОЗЕТ). К 1927 г. было переселено (в основном из местечек) в еврейские сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные поселения около ста тысяч человек, а в дальнейшем намечалось довести число евреев-земледельцев до пятисот тысяч человек. Однако к 1936 г. их было чуть более двухсот тысяч. В феврале 1929 г. Совнарком Украины принял постановление «О помощи еврейской местечковой бедноте», где наряду с переселением предлагалась помощь в кооперировании кустарей и организации новых промыслов, работающих на местный рынок, а также в расширении профессионального образования молодежи. Хотя как запланированные властями, так и осуществленные мероприятия не могли остановить деградацию местечка, оно вплоть до Второй мировой войны как социальный феномен сохраняло национальный характер и служило хранилищем языка идиш, традиций и еврейского быта.

В Литве и Польше в период между двумя мировыми войнами местечко в известной мере сохраняло свой традиционный уклад жизни. В Литве в начале 1920-х гг. существовала еврейская автономия, и, хотя она в 1925 г. была ликвидирована, многие элементы еврейского самоуправления сохранились. Несмотря на антисемитскую политику польских властей, выражавшуюся, в частности, и в экономическом удушении местечка, оно в это время испытывало расцвет общественно-политической и культурной жизни, организацией которой руководила община, получившая после Первой мировой войны широкие полномочия. В большинстве местечек имелись отделения всех существовавших в Польше еврейских политических партий и движений. Во многих местечках действовали светские и религиозные еврейские школы (в том числе «Бет-Я‘аков» для девочек). В местечках были созданы многочисленные кредитные общества и кооперативы.

Еврейские обитатели большинства местечек были уничтожены в период Катастрофы европейского еврейства. Лишь незначительные остатки еврейских местечек после Второй мировой войны сохранялись в течение нескольких десятилетий в Румынии. Молдавии, Закарпатье, Литве и некоторых других областях Восточной Европы.

Вековая отчужденность от окружающей нееврейской среды, экономический и бытовой уклад местечка с его ограниченными возможностями для торговой и ремесленной деятельности, с его устойчивой приверженностью традициям и местным общинным авторитетам во многом формировали своеобразный облик восточноевропейского еврейства, свойственный ему психологический склад и особенности его духовного самовыражения. Жизнь еврея в местечке ограничивалась домом, синагогой и рынком.

Дом (то есть семья с ее патриархально-традиционными устоями) был основной социальной единицей местечка. В нем с наибольшей полнотой проявлялись еврейская любовь к детям и гордость за их успехи, спаянность семьи, наслаждение в исполнении религиозных обрядов. Семейные события (рождение, обрезание, бар-мицва, свадьба, смерть) становились достоянием всей общины, которая выражала одобрение или порицание любому поступку своих членов. Этот общинный контроль стал одним из главных регулирующих факторов самоуправления, в течение столетий поддерживавшего соблюдение предписаний Галахи и следившего за общественным порядком, обходясь без собственных органов принуждения и не прибегая к вмешательству полиции. Но этот же контроль стал восприниматься как угнетение и подавление личности с изменением общественных условий, с проникновением веяний внешнего мира в 19–20 вв.

Синагога, игравшая центральную роль в жизни еврея местечка, была не только домом молитвы и изучения законов веры, но и местом собрания общины. Распределение мест в синагоге отражало социальную иерархию. Вдоль восточной стены сидели наиболее уважаемые люди — раввин, знатоки Талмуда, богачи, жертвовавшие большие суммы на благотворительность. По мере отдаления от восточной стены ценность мест уменьшалась, и у западной стены располагались обычно нищие. Благотворительность была основой жизни местечка, различные общинные организации (см. Хавура) заботились о нуждающихся, спасая порой от голода целые семьи. В бет-мидрашах и большинстве синагог местечка молодые люди самостоятельно изучали Тору и Талмуд. В некоторых местечках (например, Воложин, Мир, Тельшяй) находились известные иешивы. Приезжих учащихся иешив определяли столоваться к жителям местечка.

По местечкам разъезжали маггиды, чьи проповеди зачастую захватывали и объединяли всех членов общины. Хасидизм (с его непререкаемым авторитетом и почитанием цаддиков — духовных вождей, каждый из которых, в рамках общехасидских представлений, указывал своим приверженцам особую тропу к Богу, к избавлению) мог возникнуть, по всей видимости, лишь в местечках, этих островках целостного еврейского мира, разбросанных в океане чуждой цивилизации. Однако элементы культуры окружающих народов все же проникали в еврейский мир, что особенно заметно в еврейском фольклоре Украины, Молдавии и других мест (поговорки и песни полны украинизмов, полонизмов и мелоса этих областей).

Рынок (рыночная площадь) в местечках был не только источником заработка торговцев, ремесленников и посредников, но и местом, где происходила встреча с неевреем-крестьянином — чуждым и часто враждебным местечку миром. Евреи, с их культом учености, поголовно грамотные, сталкивались с темной безграмотной массой. Деревня и местечко обладали разными, порой трудносовместимыми этнографическими особенностями. Евреи местечка с внутренним достоинством переносили оскорбления и презрение нееврейского окружения, платя ему тем же презрением. Даже когда взаимо­отношения с соседями были дружественными, у евреев местечка постоянно присутствовало опасение (подкрепленное памятью о прошлых бедствиях) неожиданного погрома. Обычно погром начинался на рыночной площади, а затем перекидывался на дома и синагоги.

В еврейской литературе и искусстве тема местечка занимает центральное место. Сугубо отрицательный образ местечка сложился в период Хаскалы. И. Л. Гордон, Менделе Мохер Сфарим и другие писатели старшего поколения в своих (главным образом сатирических) произведениях изображали уродство и убожество местечковой жизни, бесправие, нищету и мракобесие; высмеивали богачей, стремящихся прослыть «хорошими евреями». Однозначные прилагательные в идиш «клейнштетлдик» (буквально `мелкоместечковый`) и в русском языке «местечковый» обрели негативную коннотацию как символы провинциальности и ограниченности. Шалом Алейхем в проникнутых мягким юмором обобщенном типе еврейского местечка (Касриловка) и образах его обитателей, не уклоняясь от показа негативных сторон жизни местечка, выразил свое теплое отношение к нему. Местечко было сокровищницей еврейского народного творчества. В этнографических экспедициях (1911–14) по местечкам Волыни и Подолии, возглавляемых С. Ан-ским, был собран богатый еврейский фольклор.

В 20 в. многие еврейские писатели, потрясенные страшными событиями своего времени и деградацией местечка, стали идеализировать его нравы (И. Л. Перец, Ш. Аш, М. Бен-‘Амми, А. Литвин, И. Опатошу, И. И. Зингер, Д. Чарни, Я. Якир и другие), чем способствовали его мифологизации. Неоднозначно представлена жизнь местечка в произведениях советских и польских писателей на идиш (Д. Бергельсон, П. Маркиш, И. Кипнис, И. М. Вайсенберг и другие), где наряду с элементами идеализации почти всегда присутствует изображение острых социальных конфликтов. Характерные образы жителей местечка, их быт и сцены местечковой жизни запечатлели многие художники — И. Пэн, М. Шагал, С. Юдовин, И. Будко, И. Б. Рыбак, И. Шор (1904–61), Т. Каплан, З. Толкачев, М. Аксельрод, М. Горшман (1902–71) и другие На сцене еврейского театра и в кино неоднократно воспроизводилась жизнь местечка. Неповторимая атмосфера местечка вдохновила создателей многих музыкальных произведений; наиболее полное выражение тема местечка нашла в творчестве поэта и композитора М. Гебиртига, пророчески предвосхитившего в своих песнях гибель местечка в пламени войны. Исчезнувший мир еврейского местечка и его духовные ценности воссозданы в творчестве ряда израильских писателей (Ш. И. Агнон, Х. Хазаз, И. Я‘ари, И. Орпаз /Авербух/ и другие), а также в прозе И. Башевиса-Зингера, Э. Визеля и других. К теме местечка обращались некоторые писатели в Советском Союзе (Б. Горбатов, Д. Левин, А. Рыбаков, Н. Коржавин, Г. Канович и другие), Польше (Ю. Стрыйковский /1905–96/, А. Слонимский) и других странах.

Мифологизированное представление о жизни местечка, насыщенной подлинно еврейскими ценностями, возродилось после Катастрофы в сознании многих евреев — потомков жителей местечек, в том числе и израильтян, вопреки сознательному неприятию (до Второй мировой войны) идеологами сионизма быта и системы ценностей восточноевропейского местечка. В идеализированных описаниях местечка — «мира наших отцов», — полностью игнорирующих негативные его черты, сквозит ностальгия по утраченному раю, где жизнь была цельной, религиозной, патриархальной, глубоко человечной и трогательно наивной, а само местечко представляется разросшимся до размеров поселения отчим домом еврея.