аллегория

АЛЛЕГО́РИЯ, передача отвлеченного понятия или суждения посредством конкретно представляемого образа. В Библии аллегория является весьма распространенным способом выражения мысли. Специальный термин для обозначения аллегории в Библии отсутствует, и она наряду с басней, сказкой (главным образом нравоучительной), изречением и поговоркой обычно обозначается термином машал (притча).

Аллегория, расширенная до фабульного рассказа, в котором все детали в ходе повествования отражают подразумеваемую мысль, встречается главным образом в книге Иехезкеля. Таковы, например, аллегория о великом орле и верхушке кедра (Иех. 17:3–12), о львице и ее львятах (19:2–9), о вырванной и иссушенной виноградной лозе (19:10–14), о котле, поставленном на огонь (24:3–11), о поверженном ливанском кедре (31:3–17), о пастухах, покинувших свое стадо, и многие другие.

С другой стороны, описание старости в Экклесиасте 12:1–7 представляет собой ряд аллегорических образов, которые в своей совокупности не составляют цельного повествования. То же самое можно сказать об аллегорическом уподоблении Израиля антилопе-сайге (реем) и льву в пророчествах Валаама (Чис. 24:7–9), также определяемых Библией в совокупности своей как машал (там же, 3). Приведенные примеры далеко не исчерпывают множества мест в Библии, имеющих явно аллегорический характер. Все книги Библии изобилуют выражениями, конкретизирующими, порой до олицетворения, отвлеченные понятия (например, мудрость — см. Иов 28:12–27; Пр. 8:1–18) и употребляемыми в переносном смысле на основе аналогии, сходства или уподобления (Иер. 1:13–14), а также образами и символами, насыщенными определенным историческим или социальным содержанием (Хош. 1:1–11). Почти все аллегорические тексты Библии облечены в поэтическую форму.

Талмуд и мидраши прибегают к аллегории весьма часто, преимущественно с целью большей образности и наглядности изложения.

Так, например, Авраам аллегорически уподобляется в них дереву в пустыне (Чис. Р. 11), Иаков и Исав — мирту и терновнику (Быт. Р. 36), римляне — льву, а подвластные им евреи — журавлю (Быт. Р. 64); евреи, продолжающие изучать Тору, несмотря на запрет заниматься ею, наложенный римлянами, — рыбам, продолжающим пребывать в родной стихии — воде, хотя и закинуты в нее угрожающие им сети (Бр. 61) и т. п.

В средневековой еврейской поэзии — в особенности в Испании — также очевидны некоторые аллегорические образы, нередко почерпнутые еврейскими поэтами у своих арабских современников или предшественников. Один из лучших образцов аллегорической литературы этого периода — философская повесть (макама) «Хай бен Мекиц» Аврахама Ибн Эзры. Еврейские философы того времени включали аллегории в свои богословские сочинения. Примерами могут служить аллегории в «Ховот ха-левавот» («Обязанности сердца») Бахьи Ибн Пакуды и знаменитая «Притча о дворце» в «Море невухим» («Наставник колеблющихся», 3:51) Маймонида.

В новой еврейской литературе первые аллегорические произведения были созданы под влиянием каббалы. Самые выдающиеся среди них — моралистические драмы Моше Хаима Луццатто («Ла-иешарим тхилла» — «Праведным слава», и др.). В литературе конца 19 в. и начале 20 в. особое место занимают аллегории «Ди кляче» («Кляча»; авторская версия на иврите — «Сусати») Менделе Мохер Сфарима и некоторые рассказы И. Л. Переца. Аллегорически принято толковать и ряд произведений Ш. И. Агнона, например «Шву‘ат эмуним» («Клятва верности») и рассказы сборника «Сефер ха-ма‘асим» («Книга деяний»).

От собственно аллегории следует отличать аллегоризм как метод толкования, усматривающий аллегорическое значение в текстах, которые по своему содержанию и форме не имеют метафорического характера и не требуют для своего осмысления иносказательной интерпретации. Аллегоризм — один из наиболее распространенных методов библейской экзегетики. Филон Александрийский рассматривает библейские рассказы как аллегорию. Сотворение неба и земли означает, по его мнению, создание разума и ощущений.

В апокрифах (см. Апокрифы и псевдоэпиграфы) и во всей аггадической (см. Аггада) литературе Талмуда и Мидраша распространены аллегорические интерпретации библейского повествования и даже целых библейских книг. Общепринятым в еврейской экзегетике стал взгляд на Песнь Песней — высоко художественное собрание любовной лирики — как на аллегорию, воспроизводящую диалог между Богом и избранным им народом. Проповедники пользовались аллегорическим толкованием Библии для того, чтобы этим путем найти в ней подтверждение своим этическим воззрениям и популяризировать их в народе, ссылаясь на скрытый смысл библейских повествований.

К аллегоризму прибегали и почти все более поздние комментаторы Библии. Однако как в талмудической Аггаде, так и в Мидраше и в других ранних комментариях аллегоризм не выкристаллизовался в последовательную систему. Аллегорические построения имели спорадический характер. Законченную методологическую форму аллегоризм приобрел лишь в еврейской средневековой философии, главным образом в трудах Маймонида и Шломо Ибн Габирола. Крайние приверженцы аристотелианства толковали рассказы книги Бытия об Аврааме и Саре как философскую аллегорию о форме и материи. Однако виднейшие философы (Са‘адия Гаон, Аврахам Ибн Эзра, Иосеф Альбо) противились аллегоризму, не ограниченному строгими логическими правилами.

Мистический аллегоризм приобрел широкий размах с возникновением и развитием каббалы. Так, в основном каббалистическом сочинении — книге Зохар говорится: «Горе людям, утверждающим, что Тора имеет своей целью сообщить... обыкновенные вещи и мирские повествования... Каждое слово Торы есть высшая тайна... Все библейские рассказы суть только оболочки Торы и ее одежды. Более ценно, чем одежда, тело, носящее ее, то есть изложенные в Торе законы, но еще более драгоценна душа, которая одухотворяет тело (то есть высшие Божественные тайны). Глупые видят только одежду Торы, более разумные — ее тело, а мудрецы — ее душу, истинную сущность ее».

Раскрытие «души Торы», то есть мистический аллегоризм, стал важнейшим элементом каббалистического учения и возникших впоследствии под его влиянием течений саббатианства (см. Саббатай Цви) и хасидизма. Он также обогатил творческие силы еврейского мистицизма.

Элементы аллегоризма, генетически связанные с аллегоризмом каббалы, в новейшей еврейской религиозной мысли представлены в некоторых работах раввина А. Кука.

Современная литературная критика все чаще применяет методы аллегоризма к исследованию произведений поэзии и прозы последних лет на иврите и идиш, созданных в русле символизма, сюрреализма и других модернистских течений.