Советский Союз. Евреи в Советском Союзе в 1922–41 гг.

СОВЕТСКИЙ СОЮЗ. ЕВРЕИ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ В 1922–41 гг.

Содержание:

1. Нэп и экономическое положение евреев в 1920-е гг.
2. Рост антисемитизма и борьба с ним
3. Деятельность Евсекции; ликвидация легальных политических и общественных организаций
4. Еврейская культура в Советском Союзе (1920–30-е гг.)
5. Изменения социальной структуры (1922–41 гг.)
6. Еврейские национальные районы и Биробиджанский проект
7. Подавление религиозной и национальной жизни (1922–41 гг.)
8. Большой террор (1936–39 гг.)
9. Советско-германское сближение и его последствия

Нэп и экономическое положение евреев в 1920-е гг.

Нэп (новая экономическая политика) начался, когда евреи еще не успели оправиться от ударов революции, гражданской войны и военного коммунизма. В результате 1520 погромов, совершенных различными воюющими сторонами в период гражданской войны, треть еврейского имущества была разграблена и уничтожена, а около одного миллиона евреев стали беженцами. На территориях, находившихся под контролем советских властей, вследствие политики военного коммунизма еврейское население также подверглось разорению. Запрещение торговли и любой купли-продажи полностью разрушило основы экономической жизни российского еврейства (согласно переписи 1897 г., торговлей занималось 38,65% самодеятельного еврейского населения, а евреи составляли 72,8% от всех занятых в торговле). Повсеместно проводилась реквизиция имущества, когда товары отбирались и делились между неимущими; военные власти накладывали на население местечек контрибуцию и т. п. поборы. Обыденным делом стало взятие заложников; обычно за одного убитого красноармейца или советского активиста расстреливали трех представителей «местечковой буржуазии», однако зачастую заложники брались немотивированно; так, в начале 1921 г. в местечке Сатанов (Подольская губерния) были арестованы 26 евреев-заложников, часть из них через несколько месяцев была расстреляна. Часто подобная политика доводилась до крайностей, когда у ремесленников, не эксплуатировавших чужой труд, конфисковывались орудия производства. Хотя значительная часть еврейского населения не могла приспособиться к новым условиям жизни, некоторые группы (особенно в больших городах) включались в административно-хозяйственную структуру советской России. В то же время евреи местечек и маленьких городов вели непрестанную борьбу за выживание; развились нелегальная ночная торговля и работа кустарей по ночам, большой размах в приграничных районах приняла контрабанда, сопровождавшаяся иногда вооруженными столкновениями с таможенной стражей (так, в г. Лепель Витебской губернии были расстреляны пять евреев-контрабандистов, а остальные члены группы отправлены в концентрационный лагерь).

Многие евреи-торговцы с недоверием восприняли нэп, считая его маневром властей, направленным на выявление и дальнейшую конфискацию товаров. Однако на первом этапе нэпа (1921–24) возродилась частная торговля, особенно в крупных городах; был заметен быстрый рост деловой активности еврейского населения. Например, к 1926 г. в Белоруссии евреи-торговцы составляли 90% от общего числа частных торговцев в республике; в некоторых местечках и небольших городах Украины и Белоруссии их численность достигала 100%. В то же время абсолютное число евреев, применявших наемный труд в торговле, промышленности и сельском хозяйстве, было незначительным и к 1926 г. составляло около 16–17 тыс. человек. Процент торговцев среди самодеятельного еврейского населения СССР в 1926 г. значительно снизился (по сравнению с переписью 1897 г.) и составлял 4,4% (в Москве — 4,9%, в Ленинграде — 4,5%, на Украине в городах с населением более 100 тыс. — 7,5%, в Белоруссии — 7,2%).

Но уже в 1924–26 гг. появились первые признаки того, что государственная и кооперативная (управляемая государством) торговля окончательно вытесняют частную. Этому способствовали субсидирование и кредитование кооперации, экономическая слабость разоренного войной еврейского населения, а главное — репрессивная налоговая политика и введение различных ограничений, направленных на уничтожение частной торговли. Например, уже в начале 1925 г. в Ленинграде 80% всех подоходных налогов собиралось с торговцев, которые составляли лишь 1/6 налогоплательщиков, а за второе полугодие налоги с торговых точек в городе увеличились на 78%, хотя эта социальная группа выросла всего на 8% (к началу 1926 г. евреев-торговцев в Ленинграде было 1959 человек). На периферии налоговая политика доводилась до абсурда, и ее проведение превратилось в настоящее бедствие для мелких еврейских торговцев. Комиссия ЦК компартии Белоруссии вынуждена была признать, что «налоги превышали сумму товаров, находящихся в лавках». Последовавшее в 1925 г. даже незначительное облегчение налогового бремени несколько улучшило экономическое положение мелких торговцев и кустарей-одиночек в местечках. Этот период был характерен переходом в торговлю значительных масс еврейских ремесленников и возвращением их через некоторое время к прежним занятиям. Кустари-ремесленники, с точки зрения советской социальной и налоговой политики, делились на несколько основных категорий: те, кто применял наемный труд, считались представителями нэпмановской буржуазии; те, кто использовал труд членов семьи и имел учеников, занимали промежуточное положение; кустари-одиночки рассматривались как группа, социально близкая к пролетариату, хотя и подверженная мелкобуржуазному влиянию. В местечках появилась новая категория евреев — бродячие ремесленники (портные, плотники и т. д.), ходившие на заработки по деревням. С 1924 г. кустарей-одиночек начали объединять в артели, которым давались льготы в налогах, кредите, плате за патент и сбыте продукции.

В первый период нэпа часть еврейского населения получала социальные пособия по безработице. Но уже в 1924 г. на биржах труда была проведена чистка от так называемых лжебезработных (то есть никогда до регистрации не работавших или работавших менее трех месяцев). Например, после такой чистки, проведенной в июле 1924 г. в Ленинграде, из общего числа безработных 170 тыс. в списках осталось 13 тыс. В это время важным условием выживания для бедных еврейских масс была помощь зарубежных еврейских общественных организаций, а также посылки и денежные переводы от родственников из-за границы, в основном из США. В 1926–27 гг. безработица в связи с начавшейся реконструкцией уменьшилась и возрос (особенно в больших городах) процент самодеятельного еврейского населения, основную часть которого составляли служащие.

Во время нэпа главным занятием евреев в больших городах становится государственная служба. В начале 1920-х гг. значительное число служащих все еще составляли прежние царские чиновники, а евреи (в особенности молодежь), как грамотный слой населения, были активными претендентами на занятие государственных должностей.

В 1927 г. компартия взяла курс на ликвидацию нэпа, и с 1928 г. началась кампания ограничений и преследований нэпманов и всех так называемых лишенцев (лиц, лишенных избирательного права по политическим и экономическим мотивам в 1918–36 гг.). Лишенцами были объявлены торговцы, служители культа (включая шамесов — синагогальных служек), ремесленники, использовавшие чужой труд (зачастую наемным рабочим считался ученик или временный помощник). Как «нетрудовой элемент» они были лишены не только избирательного права, но и социальных прав. Их не брали на работу, не регистрировали на биржах труда, лишали всей семьей права на государственную медицинскую помощь, на получение жилья, на прием детей в высшие и средние специальные учебные заведения и т. п. Чтобы вырваться из этой ситуации, многие молодые евреи-лишенцы покидали местечки и маленькие города бывшей черты оседлости и переселялись в большие индустриальные центры, где имелся шанс скрыть социальное происхождение, устроиться рабочим и таким образом вернуть себе социальные права. Число лишенцев среди евреев значительно превышало их процент среди других национальностей СССР. В некоторых местечках Белоруссии и Украины численность лишенцев среди трудоспособного еврейского населения доходила до 60–70%. На Украине по официальным данным на выборах 1926–27 гг. евреев-лишенцев было 211 326 человек (30% всего еврейского самодеятельного населения). Хотя евреи составляли 6,7% населения Украинской ССР, процент евреев-лишенцев во много раз превышал этот процент по всему населению республики.

Положение еще более обострилось в 1928–30 гг., в период фактически полной ликвидации нэпа. В 1928 г. власти начали проводить кампанию по сбору невыплаченных налогов (увеличенных в несколько раз), результатами которой было полное разорение представителей новой буржуазии, конфискация имущества, аресты и высылки. В 1929 г. начали выселять нэпманов с семьями из их национализированных домов и высылать из центральных городов. Уже в первый период нэпа квартплата у так называемых «нетрудовых элементов» в Москве, Ленинграде и других крупных городах в 20 раз превышала квартплату у рабочих. В эти годы резко сократилось количество занятых в кустарной промышленности из-за усиливавшегося налогового давления на хозяев, а также из-за преимуществ, предоставляемых государством производственным кооперативам. К осени 1929 г. в Ленинграде около 6–7 тыс. кустарей-евреев были объединены в производственные артели.

Стремясь снизить социальную напряженность и привлечь еврейские массы на свою сторону, власти в середине 1920-х гг. начали проводить политику приобщения еврейской бедноты к производственному, в основном земледельческому труду (см. Комзет, ОЗЕТ, Земледелие). В январе 1928 г. президиум ЦИК СССР опубликовал постановление, по которому избирательные права предоставлялись переселенцам-евреям из деклассированной бедняцкой части лишенцев, водворившихся на землях переселенческого фонда, то есть перешедших к земледельческому труду. В ноябре 1929 г. Совнарком СССР принял постановление «О мероприятиях по улучшению экономического положения еврейских масс», содержавшее директивы об усилении кооперирования кустарей-евреев, вследствие которого кустари-одиночки были почти вытеснены артелями. Тем не менее, к выборам 1928/29 гг. процент лишенцев-евреев продолжал оставаться чрезвычайно высоким, хотя несколько снизился по сравнению с 1926/27 гг. По данным 85 еврейских поселковых советов, в 1928/29 гг. из 113 870 взрослого еврейского населения (40% от взрослого еврейского населения всех местечек) лишенцев было 39 448, то есть 34,7%. В 1930 г. начали восстанавливать в избирательных правах еврейскую бедноту, пострадавшую от контрреволюции и погромов, а также мелких торговцев, никогда не эксплуатировавших чужого труда. В 1929–30 гг. трудоустройству многих лишенцев-евреев, потерявших средства существования, способствовала начавшаяся индустриализация. Хотя к 1930 г., когда частная торговля практически была запрещена, некоторые евреи еще продолжали торговать в скрытых формах (по почте с последующей оплатой денежными переводами и т. п.), заниматься другой нелегальной экономической деятельностью, в том числе и контрабандой (например, в 1930 г. из всех выявленных в Белоруссии случаев контрабанды 65% приходилось на евреев). В начале 1930-х гг. в связи с трудностями индустриализации и коллективизации начался новый этап экспроприаций, болезненно коснувшийся средних слоев еврейского населения. Эти мероприятия властей получили иронические названия «золотуха» или «золотая лихорадка». Сотрудники ГПУ выявляли и отбирали у населения золотые и серебряные монеты, а также драгоценности. В маленьких городах и местечках в период проведения этой кампании через застенки ГПУ практически проходило все мужское еврейское население.

Рост антисемитизма и борьба с ним

С середины 1920-х гг. совершенно неожиданно для многих членов партийного и советского руководства в СССР поднялась новая волна антисемитизма. Советская пресса сначала не замечала, а возможно и просто замалчивала рост антисемитизма в стране. Но уже в середине 1926 г. председатель президиума ЦИКа М. Калинин, Ю. Ларин и другие партийные деятели стали публично поднимать вопрос об антисемитизме. Хотя официальная советская пропаганда утверждала, что антисемитизм 2-й половины 1920-х гг. являлся «наследием прошлого», принесенным в город отсталыми элементами, выходцами из деревни, факты доказывали, что он, в основном, был порожден сложившимся в эти годы своеобразным столкновением различных социальных сил в крупных городах.

Вспышке антисемитизма способствовало участие евреев в советском руководстве и широко распространенное мнение, что власть в стране захвачена евреями, которые являются ядром большевиков (в то время как евреи составляли 5,21% членов РКП/б/ в 1922 г., в 1927 г. — соответственно 4,34%). Тенденция антисемитизма усилилась в связи с проведением в 1922 г. реквизиции церковных ценностей, среди уполномоченных которой было значительное число евреев, а также в связи с волной переименований городов и улиц в больших городах (например, Екатеринбург — Свердловск, Елизаветград — Зиновьевск (см. Кропивницкий), Павловск — Слуцк, Гатчина — Троцк и т. д.); антирелигиозным движением во главе с Е. Ярославским (Губельман; он также был редактором газеты «Безбожник» в 1922–41 гг. и одноименного журнала в 1925–41 гг.) и другими действиями советских властей, в которых заметную роль играли большевики еврейского происхождения. Но главной причиной являлась социальная конкуренция. Массовая миграция евреев в большие города и сравнительно быстрое их продвижение в новом советском обществе наталкивались на сопротивление различных слоев нееврейского населения, в первую очередь, интеллигенции, студенчества и госслужащих. Интеллигенция, бывшая в прошлом авангардом либеральных идей, в 1920-е гг. столкнулась с массовым приходом евреев в сферы занятости, куда до революции доступ им был совершенно закрыт или ограничен. Безработица и жестокая конкуренция заставили многих пересмотреть свои взгляды и отношение к евреям. Начавшаяся в середине 1920-х гг. широко разрекламированная кампания по переселению евреев и приобщению их к земледельческому труду, повсеместно циркулировавшие слухи о том, что евреям выделяют лучшие земли (на самом деле — солончаковые) в Крыму и на юге Украины, лишь усиливали зависть и антисемитизм в крестьянской и вышедшей из деревни городской среде. «Классовый антисемитизм» тысяч безработных и неустроенных, которым революция ничего не дала, был направлен против евреев-торговцев и нэпманов. Таким образом, к середине 1920-х гг. стереотип еврея-большевика как атрибут антисемитских настроений был оттеснен традиционным торгашом-евреем, захватившим всю частную торговлю. Этому косвенно способствовала и официальная пропаганда, внедрявшая ненависть к нэпманам. Центральные газеты помещали многочисленные статьи и фельетоны о хищных нэпманах, не платящих налоги, о контрабандистах, скупщиках краденого, нечистых на руку хозяйственниках, имена и фамилии которых не оставляли сомнения в их национальном происхождении. Борьба с оппозицией в партии, в особенности с «объединенной оппозицией» (1926 г.), в которую входили Л. Троцкий, Г. Зиновьев, Л. Каменев, Г. Сокольникова, К. Радек, М. Лашевич (1884–1928) и другие, способствовала нагнетанию антисемитских настроений среди коммунистов и комсомольцев, веривших, что Сталин стремится освободить страну от еврейского засилья. Официальные партагитаторы, с явного одобрения И. Сталина и его окружения, не гнушались использовать на собраниях рабочих демагогические высказывания типа «во главе оппозиции стоят три недовольных еврейских интеллигента» и т. п.

Травля оппозиции на местах приобрела открыто антисемитский характер (особенно во 2-й половине 1927 г.) в связи с готовящимся исключением оппозиционеров из партии и репрессиями против них, которые интерпретировались партийной массой как исправление И. Сталиным допущенного В. Лениным непропорционально большого представительства евреев в руководстве партией и страной. На этом фоне происходил мощный рост антисемитских проявлений на заводах, в учреждениях, в учебных заведениях и в быту, доходивших иногда до кровавых эксцессов (например, 60 допризывников, в большинстве коммунисты и комсомольцы, учинили в 1928 г. погром еврейских лавок в Могилеве; в Пскове в 1929 г. был убит рабочий еврей-комсомолец Большеминников, и т. п.). Повсеместно допускались антисемитские выпады в партийной среде: так, на лекциях в кабинете партработы одного из райкомов Москвы в 1928 г. Ю. Ларин получал многочисленные записки с вопросами от передовиков-партийцев: «Почему партийная оппозиция на 76% была из евреев?», «Не изменят ли евреи в случае войны и не уклонятся ли они от военной службы?» и т. д. и т. п. В 1929 г. собрание студентов-коммунистов в Киеве потребовало введения процентной нормы для евреев при приеме в университет. Это требование предварительно обсуждалось на заседании комсомольского бюро университета. Героиня документальной повести Л. Ларского «Записки Самуэля Берга. Жизнь еврея» (М., 1930, вышло три издания), член компартии с 1917 г., на партийном собрании, характеризуя деятельность оппозиции, говорит: «Ясное дело, жидам верить нельзя. Жид либо предаст, либо продаст».

Обеспокоенное ростом антиеврейских выступлений, зачастую имевших антисоветскую окраску, руководство страны в конце 1926 г. — начале 1927 г. развернуло широкую пропагандистскую кампанию борьбы с антисемитизмом. После разгрома оппозиции и чистки политбюро и секретариата ЦК от евреев (за исключением Л. Кагановича), в ходе которых открыто использовались антисемитские доводы и выпады, Сталину и его окружению кампания против антисемитизма была необходима как отвлекающий маневр, имевший целью успокоить левые круги на Западе. Выступая в 1927 г. в Ленинграде на партконференции, Н. Бухарин объяснял рост антисемитизма тем, что население Москвы и Ленинграда не знает еврейских бедняков и рабочих, заполняющих западные губернии, а видит лишь тех евреев, кто преуспел более других и вырвался в крупные города, то есть нэпманов и интеллигенцию. В свою очередь, М. Калинин на 1-м съезде ОЗЕТа (Москва, 1924 г.) не только объяснял волну антисемитизма конкуренцией, в особенности в среде интеллигенции, но и призывал евреев не переезжать в большие города, так как там им грозит полная ассимиляция: «Если бы я был старый раввин, болеющий душой за еврейскую нацию, я бы предал проклятию всех евреев, едущих в Москву на советские должности, ибо они потеряны для своей нации. В Москве евреи смешивают свою кровь с русской кровью, и они для еврейской нации со второго, максимум с третьего поколения потеряны, они превращаются в обычных русификаторов».

В прессе стали помещать материалы о травле и преследовании евреев в рабочей среде, в учреждениях и больницах, в учебных заведениях, а также в отсталой деревне. Поскольку «классовое происхождение» антисемитизма не вызывало в рамках официальной идеологии никаких сомнений, его стали приводить как отягчающее обстоятельство при любых негативных явлениях. Так, сообщая о хищениях в доме инвалидов, журналист («Ленинградская правда», 28 июля 1927 г.) не забыл упомянуть и об антисемитизме администрации.

Начиная с 1928 г. частота публикаций против антисемитизма в московской и ленинградской прессе возросла (от одного раза в месяц до раза в неделю и чаще). Началась публикация книг и брошюр, направленных на борьбу с этим «социальным злом» (с 1926 по 1934 гг. — 64 названия). В этот период борьба с антисемитизмом становится одной из важнейших задач культурного и политического воспитания населения. Пропагандистская кампания частично затронула театр и кино. В клубах проводились киновечера, посвященные этой злободневной теме, на которых показывались фильмы «Страницы прошлого», «Мабул», «Евреи на земле» и читались лекции. Театры ставили пьесы, где наряду с другими «пережитками прошлого» высмеивался антисемитизм (например, «Фабрика канители» в Ленинградском театре сатиры), а рабочие театры и самодеятельность часто инсценировали описанные в печати антисемитские эксцессы («Суд идет» в Ленинградском передвижном театре) или разыгрывали агитпьесу Ю. Мальцева «Суд над антисемитизмом». Устраивались показательные поездки для рабочих и учащихся в еврейские земледельческие колонии и колхозы и т. п. агитационные мероприятия.

Кампания достигла апогея в 1929 г. — начале 1930-х гг. и постепенно пошла на убыль в 1932–33 гг., а в 1934 г., с принятием нового внутриполитического курса на возрождение русского патриотизма, полностью прекратилась.

Организаторы кампании прекрасно понимали, что антисемитизм — продукт сублимации ненависти народа к советской власти. Поэтому в рамках разъяснительной работы агитаторы стремились доказать, что доля евреев в осуществлении этой власти невелика. Эти доказательства плохо вязались с приводившимися тут же дежурными, идеологически обязательными утверждениями о том, что основная масса еврейских тружеников стоит горой за советскую власть. К тому же с начала 1930-х гг. наметилось явное ослабление антисемитизма, которое не было непосредственным достижением кампании борьбы против него, а произошло в результате изменения социально-экономической обстановки в стране: благодаря начавшейся бурной индустриализации была почти полностью ликвидирована безработица, а с фактической ликвидацией нэпа исчезли евреи-нэпманы и частные торговцы.

Деятельность Евсекции; ликвидация легальных политических и общественных организаций

После окончания гражданской войны советское еврейство оказалось под властью коммунистического режима, глубоко враждебного иным идеологическим и политическим течениям, любым формам независимой общественной активности. На протяжении 1920-х гг. происходило нарастание тоталитарных тенденций в его политике и идеологии, логичным завершением которых стало формирование к началу 1930-х гг. режима единоличной власти И. Сталина. Это предопределило неизбежность усиления конфликта еврейских некоммунистических партий и движений, общинных структур и независимых общественных организаций с коммунистической диктатурой по мере ее укрепления и консолидации, а затем и их окончательный разгром к концу 1920-х гг. Весьма существенно, что противостояние независимых еврейских структур и власти имело место на фоне предоставления евреям широкой гражданско-правовой эмансипации в ее советском тоталитарном варианте, поощрения прокоммунистической еврейской общественной и культурной активности. Немаловажной составляющей конфликтной ситуации 1920–1930-х гг. было использование коммунистическим режимом евреев — партийных функционеров и активистов, из которых формировались кадры специализированных еврейских коммунистических и советских структур — еврейских секций ВКП(б), еврейских отделов Наркомнаца и Наркомпроса.

К 1922 г. функции еврейского отдела Наркомнаца заметно сузились и были сведены преимущественно к бюрократическому контролю за деятельностью еврейских партий, политических и общественных организаций, а также к содействию центральным и местным органам советской власти в решении проблем еврейского населения страны, в том числе в оказании помощи еврейским беженцам и погромленным, улучшении экономического положения еврейской бедноты, борьбе с антисемитизмом и т. д. После принятия в июле 1923 г. решения о ликвидации Наркомнаца, в начале 1924 г. еврейский отдел прекратил существование. С образованием СССР и формированием новой структуры советской власти, в апреле 1924 г. его функции формально перешли к Совету Национальностей ВЦИК СССР, президиумам ВЦИК союзных республик и отделам по национальным делам республиканских комиссариатов внутренних дел. С 1924 г. вся сфера еврейского образования и культуры подчинялась еврейскому бюро Наркомпроса. В 1926 г. была предпринята децентрализация управления еврейской культурой, которая стала осуществляться еврейскими бюро наркомпросов Украины, Белоруссии и РСФСР. В 1928 г. в связи с критикой партийными органами «перехлестов насильственной идишизации» еврейского образования и культуры еврейские бюро республиканских наркомпросов были упразднены. Поскольку фактически работа и еврейского отдела Наркомнаца, и еврейских бюро Наркомпросов изначально контролировалась евсекциями, их ликвидация лишь усилила влияние евсекций на формирование стратегии и тактики национальной политики коммунистического режима в отношении еврейского населения СССР. В этом сказалась как особая роль коммунистической партии в функционировании советской власти, так и специфика территориально разобщенного еврейского меньшинства, что не давало возможности создания территориальных властных структур для евреев в рамках формировавшейся советской государственности. В сентябре 1921 г. ЦК РКП(б) одобрил «Положение о национальных секциях», согласно которому евсекции были подчинены подотделам национальных меньшинств отделов агитации и пропаганды на губернском, республиканском, а с 1922 г. и союзном уровнях. Руководящим органом евсекций на всесоюзном уровне было Центральное бюро евсекций при ЦК ВКП(б); на Украине и в Белоруссии функционировали республиканские Главбюро евсекций при КП(б)У и КП(б)Б. В 1-й половине 1920-х гг. в СССР существовало около 70 местных евсекций в регионах сосредоточения еврейского населения, в которых было задействовано до 3500 функционеров и активистов. На евсекции возлагались обязанности руководства еврейскими отделами при наркоматах по делам национальностей, просвещения, главном управлении политико-просветительской работы.

С точки зрения режима, основное предназначение евсекций сводилось к коммунистическому воспитанию и советизации еврейского населения на его родном языке идиш. В конечном итоге это должно было способствовать социалистической модернизации советского еврейства и его интеграции в советскую систему. Перед евсекциями среди прочего ставились задачи по разработке и постановке перед партийными органами вопросов партийного и советского строительства, вытекающих из социальных, экономических и культурных особенностей еврейского меньшинства. На прошедшей в августе 1921 г. 4-й конференции евсекций было подтверждено, что евсекции «... являются лишь техническим массовым аппаратом партии... по коммунистическому воспитанию еврейских масс». Однако основную массу членов евсекций, в том числе и их руководство, составляли вступившие в компартию в 1920–22 гг. бывшие члены Бунда, Фарейникте и коммунистической партии По‘алей Цион, многим из которых остались близки идеи еврейского автономизма в его леворадикальном коммунистическом варианте. Отсюда та глубокая противоречивость и явная непоследовательность, которая наблюдалась в идеологии и практической деятельности евсекций на протяжении 1920-х гг. С одной стороны — чрезвычайно активная агитационно-пропагандистская работа по коммунистическому воспитанию на языке идиш, беспощадная борьба против иудаизма, традиционного еврейского образования, еврейских общинных структур, независимых еврейских организаций, политических партий и движений, сионизма, языка иврит. С другой — противодействие ассимиляции, поддержка языка идиш и культуры на нем, организация советского еврейского образования, еврейских научных исследований, деятельность по улучшению экономического положения советских евреев, по созданию и развитию еврейских национальных советов и районов, поддержка идеи еврейской автономной республики. Используя относительную свободу действий отдельных партийных структур, характерную для 1920-х гг., евсекции часто занимали даже более радикальные позиции, чем центральные партийные органы (например, в том, что касалось их крайне негативного отношения к сионизму и языку иврит). В целом евсекции выполняли полезную для коммунистического режима функцию уничтожения еврейской традиционной культуры и независимой еврейской политической, идеологической и общественной активности руками самих евреев. Весьма симптоматичны решения периодически созывавшихся конференций евсекций. Так, 4-я конференция евсекций, наряду с обсуждением задач усиления коммунистической пропаганды в еврейской среде, борьбы с иудаизмом и сионизмом, уделила значительное внимание активизации культурных и образовательных программ на языке идиш, помощи еврейским беженцам и погромленным. 5-я конференция евсекций (апрель 1924 г.), наряду с ужесточением антисионистской и антирелигиозной позиции, продемонстрировала оппозицию тенденции ассимиляции евреев в СССР. Более того, были выработаны решения, способствовавшие активной идишизации еврейского образования и культуры. На 5-й конференции активно обсуждались и проблемы кардинальной социально-экономической реконструкции советского еврейства, а также идеи создания и расширения еврейских национальных советов. Евсекции инициировали образование Комзета и ОЗЕТа, активно поддерживали их деятельность. На 6-й конференции евсекций в декабре 1926 г. развернулась острая полемика между сторонниками форсирования ассимиляции советского еврейства, считавшими националистическим уклоном продолжение особой работы среди еврейского населения, и их противниками, опиравшимися на идеи «коренизации» советского строительства, которые превалировали тогда в национальной политике партийных и советских органов. Несмотря на принятие резолюции, осуждавшей «националистические перехлесты» в деятельности евсекций, 6-я конференция выразила активную поддержку призыву председателя президиума ВЦИК М. Калинина о желательности концентрации евреев на определенной территории с целью последующего создания в таком регионе еврейской автономной республики. ЦК ВКП(б) сразу после завершения 6-й конференции евсекций расценил явно проявившиеся на ней автономистские тенденции как «националистические тенденции в работе евсекций». Было принято решение о ликвидации Центрального бюро евсекций и преобразование его в Еврейское бюро национального сектора отдела агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) с заметно урезанными полномочиями. Тем не менее влияние евсекций на формирование политики и ее осуществление в отношении еврейского меньшинства во 2-й половине 1920-х гг. оставалось весьма значительным. Евсекции активно поддержали Биробиджанский (см. Биробиджан) проект, лоббировали создание еврейских национальных районов на юге Украины и в Крыму, настоятельно требовали прекращения деятельности независимых еврейских общественных организаций (см. ниже). На 2-м всесоюзном съезде еврейских культурных работников в феврале 1928 г. евсекциям удалось навязать резолюцию жесткого соответствия еврейского культурного строительства в СССР коммунистической идеологии. Антирелигиозная пропаганда заметно усилилась после принятия 8 апреля 1929 г. ВЦИКом и Совнаркомом постановления «О религиозных объединениях».

После усиления единоличной власти И. Сталина, явного укрепления тоталитарных тенденций в работе советских и партийных органов в 1929 г. евсекции, как и другие национальные секции, с точки зрения коммунистического режима исчерпали свой положительный потенциал. В январе 1930 г., после постановления Оргбюро ЦК ВКП(б) о реорганизации аппарата ЦК ВКП(б), ликвидации национального сектора при отделе агитации и пропаганды, Еврейское бюро было упразднено. Тогда же прекратилась деятельность местных отделений евсекций. В начале 1930-х гг. партийная работа среди национальных меньшинств была возложена на сектор национальных меньшинств отдела культуры и пропаганды ЦК ВКП(б). Функционеры евсекций в своей основной массе перешли на работу в советские органы власти, в том числе в еврейских национальных советах и районах, а с 1934 г. и Еврейской автономной области на Дальнем Востоке. Многие заняли руководящие позиции в центральных и местных отделениях ОЗЕТа, в советских еврейских общественных, культурных и образовательных структурах. В годы «большого террора» (1936–39) подавляющее их большинство было репрессировано.

В 1922–23 гг. евсекции вели ожесточенную пропагандистскую кампанию против политических партий и движений социалистического сионизма, не имевших легального статуса, но формально не запрещенных. Наиболее активными среди них были сионисты-социалисты (ЦС), Сионистская трудовая партия Це‘ирей Цион и Еврейская социал-демократическая рабочая партия По‘алей Цион. Под активным нажимом евсекций советские власти, в том числе органы ОГПУ, чинили серьезные препятствия политической, идеологической и организационной работе этих партий. В августе 1922 г. в Киеве состоялся судебный процесс над 30 членами сионистской трудовой партии Це‘ирей Цион, обвиненными в проведении партийного съезда, не разрешенного властями (см. Киев), и в «отвлечении внимания трудящихся масс... уговорами, что полное удовлетворение их жизненных нужд может быть достигнуто только путем создания национально-буржуазного государства в Палестине». В сентябре 1922 г. прошли аресты членов различных социалистический сионистских партий на Украине. После проведения в августе 1924 г. партией ЦС массовых мероприятий протеста против социально-экономической и культурной политики коммунистического режима, в начале сентября 1924 г. начались многочисленные аресты членов различных сионистских партий, движений и организаций. Все они перешли на нелегальное положение. Несколько иная политика проводилась в отношении левых радикалов из движения По‘алей Цион. Еще в 1919 г. они выступили с требованием полной идентификации движения По‘алей Цион с советской властью, прекращения сионистской деятельности в Эрец-Исраэль вплоть до победы мировой революции. В августе 1919 г. коммунистическая и большинство левой марксистской фракции вышли из движения По‘алей Цион, образовав Еврейскую коммунистическую партию По‘алей Цион, самораспустившуюся под давлением евсекций в конце 1922 г. Большинство ее членов в индивидуальном порядке вступили в ВКП(б) и в дальнейшем приняли участие в деятельности евсекций. Умеренное большинство вошло в Еврейскую социал-демократическую партию По‘алей Цион, которая после окончания гражданской войны легального статуса не получила, но достаточно активно участвовала в работе ряда еврейских общественных организаций в начале 20-х гг. После самороспуска ЕКП По‘алей Цион в конце 1922 г. ЕСДП По‘алей Цион получила от еврейского отдела Наркомнаца легализацию в 1923 г. На 10 всесоюзной конференции ЕСДП По‘алей Цион было принято решение об изменении названия партии, и с октября 1923 г. она стала называться Еврейская коммунистическая рабочая партия По‘алей Цион (ЕКРП По‘алей Цион). Однако по существу ее идеология и политика практически не изменились. Не являясь оппозиционной, ЕКРП По‘алей Цион была последней легальной небольшевистской партией в СССР. Несмотря на следование основным политическим и идеологическим установкам советской власти, ЕКРП По‘алей Цион сохраняла и некоторые старые лозунги леворадикальных По‘алей Цион. Об этом достаточно наглядно свидетельствуют воззвания и лозунги партии в 1920-х гг.: «Еврейский рабочий! Если ты веришь, что еврейский пролетарский коллектив жив, вступи в ряды ЕКРП!», «Палестина — не цель для еврейского пролетариата, а средство в руках еврейского коммунизма». В марте 1921 г. на всероссийской конференции в Москве был создан Еврейский социалистический союз рабочей молодежи Югенд По‘алей Цион — молодежная организация ЕСРП По‘алей Цион. С 1923 г. Югенд По‘алей Цион сменил название на Еврейский коммунистический союз рабочей молодежи. В этот период в его состав влилась часть членов расколовшегося в 1922 г. Евкомола — молодежной организации, сотрудничавшей с самораспустившейся в 1922 г. ЕКП По‘алей Цион. ЕКРП По‘алей Цион и Югенд По‘алей Цион просуществовали до 1928 г., когда они формально самораспустились. Однако их влияние, численность низовых организаций и политическая активность были весьма ограничены. Тем не менее, евсекции не проявляли терпимости даже к этим по сути декоративным еврейским небольшевистским коммунистическим организациям. В 1925–26 гг. цензуре со стороны евсекций подвергался орган ЕКРП По‘алей Цион журнал «Еврейская пролетарская мысль». В начале 1920-х гг. продолжалась деятельность Союза еврейских трудящихся масс (Сетмасс) — общественной организации, ставившей своей целью улучшение экономического положения, культурных и религиозных потребностей еврейского населения на основе поддержки советской власти. В 1921–22 гг. Сетмасс идеологически и организационно был связан с ЕКП По‘алей Цион. В начале 1923 г. под влиянием нажима со стороны евсекций в Сетмассе произошел раскол, а в октябре 1923 г. еврейский отдел Наркомнаца, находившийся под контролем евсекций, направил в административный отдел НКВД письмо с просьбой о принятии мер по закрытию деятельности Сетмасса.

В июне 1920 г. в результате переговоров между Джойнтом и советскими властями было достигнуто соглашение о создании Всероссийского общественного комитета помощи пострадавшим от погромов и стихийных бедствий (Евобщесткома), куда также вошли представители ОРТа, ЕКОПО и ОЗЕ. Однако стремление евсекций и еврейского отдела Наркомнаца полностью контролировать поступление благотворительной помощи и ее распределение вызвало негативную реакцию некоммунистических еврейских благотворительных организаций. В начале 1921 г. Джойнт, ОЗЕ и ЕКОПО вышли из состава Евобщесткома. Ответом еврейского отдела Наркомнаца было жесткое давление на ЕКОПО и ОЗЕ. Весной 1921 г. ЕКОПО было вынуждено прекратить свою деятельность. Весной 1922 г. была запрещена деятельность ОЗЕ. В принятом в августе 1920 г. уставе среди основных направлений деятельности Евобщесткома в центре и на местах выделялись помощь погромленным, беженцам и эмигрантам, восстановление пострадавших в период гражданской войны еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных колоний, помощь социально незащищенным группам еврейского населения — детям, старикам и инвалидам, статистический учет жертв погромов, помощь потенциальным эмигрантам. Явный параллелизм в работе Евобщесткома и зарубежных еврейских благотворительных организаций, прежде всего Джойнта, а также активное стремление руководства Евобщесткома, в котором преобладали функционеры евсекций, монополизировать систему поступления финансовых и других материальных средств из-за границы после окончания гражданской войны в конечном итоге привели к частичному бойкоту Евобщесткома за пределами СССР. В 1922–24 гг. с Евобщесткомом продолжали сотрудничать ОРТ, еврейские землячества выходцев из России в США и американские еврейские рабочие организации. На протяжении 1923 г. — 1-й половины 1924 г. из-за хронической нехватки средств наблюдалось сокращение активности Евобщесткома, несмотря на возросшую помощь из госбюджета. В начале мая 1924 г. из-за нехватки финансовых средств было принято решение о закрытии местных представительств Евобщесткома, а 11 октября 1924 г. на всесоюзном съезде Евобщесткома в Харькове было заявлено о его самороспуске. Вполне вероятно, что прекращение деятельности Евобщесткома было связано с планами властей и евсекций сосредоточить все усилия по решению социально-экономических проблем советского еврейства в руках государства, для чего 29 августа 1924 г. при президиуме Совета Национальностей ВЦИК был образован Комитет по земельному устройству трудящихся евреев (Комзет). Однако и Комзет, и созданное с целью его общественной поддержки 17 января 1925 г. Всесоюзное общество по земельному устройству трудящихся евреев (ОЗЕТ), деятельность которых практически полностью контролировалась функционерами евсекций, достаточно скоро осознали необходимость сотрудничества с зарубежными еврейскими благотворительными организациями. В декабре 1924 г. между Комзетом и Джойнтом, через специально созданную по инициативе представителя Джойнта в СССР доктора Дж. Розена организацию Агро-Джойнт, был заключен договор, по которому Агро-Джойнт только в течение 1925 г. обязался затратить на программу продуктивизации еврейского населения в СССР 800 тыс. рублей. Но и до этого Джойнт оказывал советским евреям большую финансовую и другую материальную помощь, несмотря на отказ сотрудничать с Евобщесткомом и постоянные нападки евсекций и еврейского отдела Наркомнаца. Еще в декабре 1922 г. Джойнт заключил договор о сотрудничестве с Совнаркомом, согласно которому от помощи пострадавшим от погромов и голода Джойнт перешел к деятельности по восстановлению еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных колоний, помощи ремесленным артелям, ссудо-сберегательным товариществам, еврейским детским домам. Только в течение 1923 г. Джойнт обязался израсходовать в СССР 2 млн долларов, в том числе 1,5 млн на производственную помощь. Джойнт, сохраняя полную самостоятельность в распределении помощи, обязался более тесно сотрудничать с органами власти в центре и на местах, оказывать помощь всем нуждающимся независимо от национальности. Одним из основных направлений деятельности Джойнта оставалась помощь детям, пострадавшим от голода и гражданской войны. В конце 1922 г. Джойнт содержал в СССР 913 детских домов, в которых проживало 37,5 тыс. детей. Летом 1923 г. Джойнт финансировал 43 профессионально-технических учебных заведения, обеспечивал материальной и финансовой помощью 6,5 тыс. еврейских студентов высших учебных заведений Киева, Москвы, Петрограда и Одессы. С весны 1922 г. Джойнт приступил к планомерной поддержке еврейского сельского хозяйства и к весне 1923 г. оказывал помощь 23 тыс. крестьянских хозяйств. Несмотря на утверждение евсекций, что Джойнт и Агро-Джойнт поддерживают преимущественно «классово чуждые элементы» из среды еврейских торговцев и кустарей, вплоть до экономического кризиса в США в конце 1920-х — начале 1930-х гг. эти организации финансировали деятельность 84 профессионально-технических учебных заведений и значительную часть программы переселения десятков тысяч еврейских семей в сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные колонии юга Украины и Крыма. Только на переселение в Крым Агро-Джойнт затратил во 2-й половине 1920–1930-х гг. более 18 млн рублей.

В начале 1920-х гг. ЕКО из-за трений с евсекциями и еврейским отделом Наркомнаца в относительно скромных масштабах занималось лишь поддержкой кооперативной деятельности среди еврейского населения СССР. 14 февраля 1923 г. уполномоченный ЕКО в СССР заключил договор с Совнаркомом, который предусматривал расширение и активизацию работы ЕКО в СССР в целях содействия «восстановлению трудовых хозяйств евреев». Договор предусматривал создание и финансирование ЕКО еврейских профессионально-технических и сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных школ. Свою работу ЕКО осуществляло также через еврейские ссудо-сберегательные и кредитные товарищества, ремесленные артели. В 1926 г. ЕКО и Совнарком заключили новый договор, согласно которому общество активно подключалось к планам властей по расселению на земельных фондах юга Украины и Крыма значительных групп еврейской бедноты из Украины и Белоруссии. ЕКО обязалось содействовать устройству еврейских переселенцев на новых местах и объединению их в кооперативы, оказывать финансовую и материальную помощь коллективным и индивидуальным еврейским переселенческим земледельческим хозяйствам и их кооперативным, производственным, кредитным, сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ным товариществам и союзам, консультировать евреев-земледельцев по всем вопросам организационно-хозяйственного и кооперативного характера. Договором, заключенным ЕКО с правительством СССР от 20 февраля 1928 г., ЕКО было разрешено оказывать содействие евреям, желающим эмигрировать из СССР.

В период гражданской войны ОРТ занимался преимущественно материальной помощью евреям, пострадавшим от погромов. В 1921 г. в состав Правления российского ОРТа были введены представители советских и партийных органов, что привело к трениям с руководством ОРТа в Берлине. В 1-й половине 1920-х гг. ОРТ в СССР концентрировал свое внимание на создании и поддержке производственных предприятий и ремесленных артелей, а также еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных колоний на юге Украины.

9 октября 1925 г. был заключен договор между ОРТом и Комзетом, согласно которому ОРТ обязался способствовать вовлечению деклассированных еврейских масс в сельское хозяйство, организации промыслов на еврейских переселенческих фондах в Крыму и на Украине, артельных мастерских и фабрик в регионах сосредоточения еврейского населения. Согласно договору, деятельность ОРТа была разрешена на всей территории СССР. Обязательства ОРТа еще более возросли после заключения нового договора в 1928 г. В конце 1920-х — начале 1930-х гг. ОРТ оказывал содействие и разнообразную помощь кооперативным, перерабатывающим, промышленным и кустарным предприятиям в еврейских земледельческих поселениях, городах и местечках. ОРТу было разрешено продавать машины и материалы, создавать механические бюро для оказания инструктивной помощи еврейским ремесленникам, открывать мастерские для обучения и переквалификации еврейских торговцев и ремесленников, устраивать передвижные выставки новейших машин и оборудования, распределять среди евреев машины и сырье, содействовать поступлению еврейской молодежи на промышленные предприятия. В 1926–30 гг. ОРТ израсходовал в СССР 4,7 млн рублей. Большая часть этой суммы предназначалась для приобретения оборудования для частных еврейские ремесленников и ремесленных артелей, на помощь еврейским сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ным колониям юга Украины и Крыма.

После прекращения деятельности ЕКОПО к середине 1921 г. заметно возросла роль благотворительной еврейской организации в Советской России — Московского еврейского общества помощи жертвам войны (МЕВОПО). Это было связано с относительно слабым влиянием евсекций в Москве, а также с объективной необходимостью использования финансовых и материальных ресурсов некоммунистических еврейских организаций в помощи беженцам. МЕВОПО организовывало и финансировало создание общежитий для погромленных и беженцев, домов для инвалидов и престарелых, распределительных пунктов для выдачи финансовых и материальных пособий нуждающимся, домовых кухонь, столовых и т. д. В августе 1922 г. в Петрограде была создана благотворительная организация со сходными целями — Еврейский комитет для оказания помощи евреям-беженцам, инвалидам, пострадавшим от погромов, голодающим. Как и в случае с МЕВОПО, советские органы соцобеспечения поддержали идею создания еврейской благотворительной организации. Однако функционеры евсекций через еврейский отдел Наркомнаца всячески тормозили ее регистрацию. Лишь в феврале 1923 г., после существенных изменений в уставе и персональном составе учреждений, после включения в состав правления представителя еврейского отдела Наркомнаца, был зарегистрирован Петроградский комитет по оказанию помощи нуждающимся евреям, известный с середины 1920-х гг. как ЛЕКОПО. В 1925 г. ЛЕКОПО, проводившему ту же деятельность, что и МЕВОПО, удалось открыть в Ленинграде собственную лечебницу. МЕВОПО в 1925 г. содержал в Москве пять общежитий, распределил 1700 ежемесячных финансовых вспомоществований и 793 единовременных продовольственных и вещевых посылок. ЛЕКОПО в Ленинграде в 1926 г. субсидировал более 2 тыс. бесплатных обедов. МЕВОПО и ЛЕКОПО, ощущая острую нехватку частных пожертвований, инициировали создание еврейских ремесленных артелей, которые обеспечивали нуждающихся работой, не требовавшей нарушения субботнего отдыха, и жертвовали значительные суммы денег. МЕВОПО и ЛЕКОПО настойчиво уклонялись от контроля евсекций и местных властей. Независимый характер деятельности этих благотворительных организаций вызывал все возрастающее раздражение евсекций, которые постоянно обвиняли МЕВОПО и ЛЕКОПО в приверженности «буржуазным и националистическим идеям». В октябре 1929 г. в рамках кампании по массовой ликвидации независимых обществ и учреждений комиссия, куда входили и члены евсекции, предложила ликвидировать ЛЕКОПО, тем более, что его «функции заменяет в настоящее время вновь организуемая артель под руководством компартии». С конца 1920-х гг. заметно сократилась и интенсивность деятельности МЕВОПО, ликвидированного в 1931 г.

Несмотря на отрицательную реакцию евсекций и еврейского отдела Наркомнаца в апреле 1923 г. Хе-Халуц получил легальный статус и был зарегистрирован наркоматом внутренних дел СССР под названием «Гехалуц в СССР». Сыграло свою роль желание властей использовать Хе-Халуц в программе продуктивизации советского еврейства, поскольку Хе-Халуц одну из основных своих целей видел в приобщении еврейской молодежи к сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ному труду. Нельзя исключить, что путем предоставления Хе-Халуцу легального статуса власти пытались вызвать раскол этого наиболее массового движения социалистического сионизма в стране. В 1923 г. численность членов Хе-Халуца достигала трех тысяч человек, объединенных в 65 местных отделениях. Тем не менее в уставе легального Хе-Халуца сохранился пункт о «строительстве трудового центра в Эрец-Исраэль». Однако среди части членов движения усилились опасения, что легализация в конечном счете приведет к смене основной цели Хе-Халуца по трудовому освоению Эрец-Исраэль на идеологические установки ЕКРП По‘алей Цион, уделявшей куда большее внимание вопросам классовой борьбы среди евреев как в СССР, так и в Эрец-Исраэль. Оппозицию вызвало и решение руководства Хе-Халуца создавать учебные хозяйства только в виде коммуны. Ситуация осложнялась и тем, что на Украине и в Белоруссии, где влияние евсекций было более значительным, деятельность Хе-Халуца продолжала ограничиваться. В результате в сентябре 1923 г. в движении произошел раскол. Нелегальное крыло движения, объединившее прежде всего местные отделения Хе-Халуца на Украине и в Белоруссии, получило название Национально-трудовая организация Хе-Халуц. В 1924–26 гг. численность членов легального Хе-Халуца, местные отделения которого существовали в пределах РСФСР и, в частности, в Крыму, возросла с 1600 до семи тысяч человек. Легальные структуры Хе-Халуца активно использовались находившимися на нелегальном положении политическими течениями социалистического сионизма для общественной и культурной деятельности, пропаганды своих идеологических целей и задач. Так, в середине 1920-х гг. именно через легальный Хе-Халуц удалось добиться разрешения властей на публикацию литературы на иврите. В 1926 г. позиция властей по отношению к легальному Хе-Халуцу заметно ужесточилась. В феврале 1926 г. были проведены аресты членов земледельческих коммун «Тель-Хай» и «Мишмар», созданных легальным Хе-Халуцем в Крыму. В марте 1926 г. штаб-квартира легального Хе-Халуца в Москве подверглась обыску, а в июле 1926 г. были арестованы руководители Хе-Халуца в СССР во главе с Д. Пинесом (1900–61). Власти вели активную работу по ограничению деятельности легального Хе-Халуца и его расколу. Осенью 1927 г. Комзет запретил общим собраниям халуцианских коммун прием новых членов. ОГПУ направляло в коммуны Хе-Халуца своих агентов, а евсекции создавали там коммунистические первичные организации. При помощи давления и арестов удалось заставить некоторых членов халуцианских коммун выступить с обвинениями Хе-Халуца в антисоветской деятельности. Массовые аресты, невозможность выезда в Эрец-Исраэль, активная деятельность Комзета и ОЗЕТа по созданию еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных поселений способствовали уходу из Хе-Халуца. В начале 1928 г. были распущены коммуны Хе-Халуца по всей стране. Руководство крупнейшей из них — «Тель-Хай» в Крыму — было арестовано. В феврале 1928 г. Хе-Халуц в СССР был запрещен.

В 1930–32 гг. активность зарубежных еврейских благотворительных организаций в СССР, в том числе Агро-Джойнта, ОРТ и ЕКО, заметно снизилась в связи с нехваткой финансовых средств из-за тяжелого экономического кризиса в США. В 1933–38 гг. в рамках новых договоров с советским правительством и Комзетом роль Агро-Джойнта, ОРТ, ЕКО и других зарубежных еврейских организаций была строго ограничена конкретными проектами, преимущественно связанными с помощью еврейским колхозам Крыма и юга Украины. В 1938 г. деятельность Агро-Джойнта, ОРТ и ЕКО была прекращена, в основном из-за истечения срока договорных обязательств, а также взаимного нежелания продолжать сотрудничество. Тогда же подверглись репрессиям некоторые представители еврейских зарубежных организаций в СССР.

Еврейская культура в Советском Союзе (1920–30-е гг.)

Еврейская культура в 1920–30-х гг. развивалась крайне противоречиво. Находившаяся под постоянно усиливавшимся идеологическим и организационным контролем властей сугубо секулярная еврейская «пролетарская» культура на идиш и разговорных языках горских, бухарских, грузинских евреев и крымчаков получала значительную материальную и организационную поддержку в рамках проводившейся до 1-й половины 1930-х гг. политики поощрения «пролетарских культур» национальных меньшинств. При этом постоянно подчеркивалось, что советская еврейская «пролетарская» культура ни по форме, ни по содержанию не имеет ничего общего с «буржуазно-клерикальной» еврейской культурой дореволюционной России и непролетарской еврейской культурой за пределами СССР. Немаловажным с точки зрения коммунистического режима (на чем постоянно настаивали функционеры евсекций) было и то, что успешное развитие советской еврейской культуры являлось наиболее наглядным примером решения еврейского вопроса в СССР, было важным аспектом укрепления престижа советской власти внутри страны, объективно способствовало целям активной идеологической экспансии за границей.

Уже в начале 1920-х гг. в рамках столь жестко идеологизированных и политизированных подходов оставалось все меньше возможностей для существования «непролетарской», с точки зрения коммунистического режима, традиционной еврейской культуры на иврите. Отношение к ней диктовалось агрессивным неприятием традиционных «клерикальных», с точки зрения идеологов евсекций, форм ивритоязычной культуры, а также было одним из фронтов противостояния сионизму. Немногие опыты создания ивритоязычной «пролетарской» культуры также встречали жесткий отпор евсекций, прежде всего в рамках продолжавшегося противостояния идишистов и гебраистов. Функционеры евсекций — традиционные сторонники языка идиш и наиболее радикальные противники иврита — властью, предоставленной им коммунистическим режимом, достаточно успешно решили эту проблему в свою пользу.

Отношение к русскоязычной еврейской культуре в СССР определялось в 1920–30-х гг. догматом обязательности развития национальных культур только на национальных языках. Несомненно, здесь сыграла свою отрицательную роль и позиция евсекций, идеологи которых трактовали русскоязычную еврейскую культуру прежде всего как порождение ассимиляторской политики властей в дореволюционной России, подавлявших язык идиш и культуру на нем.

В середине 1930-х гг., когда в национальной политике властей стали все отчетливее проявляться имперские тенденции насильственной ассимиляции национальных меньшинств, еврейской «пролетарской» культуре на идиш все более откровенно стала отводиться роль переходного этапа на путях трансформации «национальных по форме и социалистических по содержанию» национальных культур народов СССР в общесоветскую, преимущественно русскоязычную культуру.

Результатом политики властей и евсекций стало лишение советского еврейства практически всего трехтысячелетнего культурного наследия еврейской цивилизации, изоляция от достижений зарубежной еврейской культуры, низведение еврейской культуры до маргинального состояния «пролетарской» эрзац-культуры объективно умиравшего в советских условиях еврейского местечка. Это, в свою очередь, объективно активизировало и без того бурно протекавшие среди советских евреев в 1920–30-х гг. процессы аккультурации и ассимиляции окружающим, преимущественно русскоязычным большинством.

По своим стратегическим последствиям наиболее тяжелыми ударами по еврейской культуре в СССР были ликвидация традиционного еврейского религиозного образования — основного канала передачи еврейского культурного наследия и запрет изучения иврита — важнейшего инструмента приобщения к еврейскому культурному наследию как в его религиозной, так и в секулярной формах. Еще летом 1919 г. Наркомпрос объявил иврит иностранным языком, его закрепили для преподавания в младших классах, сохранив временно в средней школе. После гражданской войны иврит до 1923 г. преподавался лишь в Узбекистане в школах для бухарских евреев. Тем не менее вплоть до начала 1930-х гг. преподавание иврита велось в нелегальных группах изучения иврита общества Тарбут, а также до 1928 г. в коммунах нелегального Хе-Халуца. В 1928 г. учителя иврита на своей нелегальной конференции обратились к М. Горькому с призывом добиться разрешения на открытие ивритоязычных школ в СССР. Этому предшествовал массовый сбор подписей на Украине в 1924–26 гг. с просьбой разрешить преподавание иврита. В 1931 г. под Москвой состоялся нелегальный семинар преподавателей иврита, все участники которого были арестованы. В 1930-х гг. иврит продолжали изучать лишь в нелегальных хедерах и иешивах хасидского движения Хабад, а также религиозных общинах грузинских, горских и бухарских евреев.

Еще 7 января 1922 г. в Центральном бюро евсекций состоялось совещание «О нашей тактике в борьбе с хедерами», на котором были выработаны практические меры по выполнению инициированного теми же евсекциями приказа Наркомпроса о запрещении деятельности хедеров и иешив, вышедшего в сентябре 1921 г. В 1922–23 гг. власти закрыли свыше тысячи хедеров и иешив по всей стране. Функционеры евсекций и чиновники Наркомпроса активно занимались выявлением нелегальных хедеров и иешив, что впоследствии влекло за собой аресты нелегальных меламедов и глав иешив. Но и в 1929 г. около 12 тыс. еврейских детей продолжали заниматься в сотнях нелегальных хедеров, а около 800 учащихся посещали более 20 нелегальных иешив. В сколько-нибудь значительных масштабах нелегальное еврейское религиозное образование продолжало существовать до «большого террора» в 1937–38 гг.

Первая конференция учителей советских еврейских школ прошла в июле 1920 г. по инициативе еврейского бюро Наркомпроса, в руководстве которого заметно преобладали функционеры евсекций. В 1924–28 гг. процесс советского еврейского образования осуществлялся децентрализованно, через еврейские бюро Наркомпросов РСФСР, Украины и Белоруссии; в 1928–30 гг. эти функции были переданы еврейскому сектору Совнацмена Наркомпроса СССР, а в 1930 г. — Комитету просвещения национальных меньшинств Наркомпроса СССР. Таким образом, к началу 1930-х гг. достаточно автономно функционировавшая система управления советской еврейской школой была окончательно упразднена.

Идеология советской еврейской школы в своих основных положениях была сформулирована еще в начале 1920-х гг. В 1923 г. ее достаточно откровенно обрисовал руководитель еврейского бюро Наркомпроса М. Левитан (1882–1937), заявивший, что советская единая трудовая школа на идиш есть важнейший элемент коммунистического воспитания еврейской молодежи, основной фактор изживания религиозных, националистических и сионистских предрассудков и одновременно утверждения атеистического и интер­националистического мировоззрения. Однако для части функционеров советского еврейского образования школа на идиш была одним из важнейших элементов противостояния русификации, повышения статуса языка идиш. В 1920-х гг. активными сторонниками развития еврейского образования на идиш были республиканские руководители Украины и Белоруссии, видевшие в этом один из факторов успеха политики «коренизации» в своих республиках. В 1920-х гг. шел процесс постепенного вытеснения из программы советской еврейской школы даже тех немногих элементов собственно еврейского образования, которые присутствовали в ней в 1920-х гг. Так, во 2-й половине 1920-х гг. преподавание еврейской истории свелось к изучению исключительно темы классовой борьбы в еврейской общине. Заметно сузилась и тематика предмета «еврейская литература», из которого поэтапно были исключены произведения большинства дореволюционных и всех зарубежных еврейских писателей, писавших на идиш. Сложные метаморфозы происходили и с преподаванием языка идиш, который с 1921 г. стал полем языковых экспериментов советских еврейских лингвистов, стремившихся в максимальной степени избавить советский идиш от гебраизмов, параллельно заменяя их интер­национализмами и славянизмами, а также активно занимавшихся новациями в области орфографии.

Этапными в смысле отхода от национальных элементов в преподавании еврейских предметов в советской еврейской школе были решения 2-го Всесоюзного съезда работников еврейской культуры, состоявшегося в апреле 1928 г. в Харькове, на котором были отвергнуты предложения ряда учителей знакомить детей с еврейской традицией, «дабы дети могли дать отпор романтике прошлого». Наконец, после постановления ЦК ВКП(б) от 5 сентября 1931 г. о пересмотре учебных программ и всего характера работы советской школы, советская еврейская школа окончательно потеряла национальный характер, став не более чем советской школой, в которой преподавался идиш и «классово выдержанная» еврейская литература.

Тем не менее, вплоть до 1933 г. продолжался рост числа еврейских школ и учащихся в них, несмотря на критику еще в конце 1920-х гг. «националистических перехлестов» в деятельности евсекций и еврейских бюро Наркомпросов Украины и Белоруссии по «принудительному переводу на еврейский язык» школ в населенных пунктах и городах со значительным еврейским населением. В последующие годы новые еврейские школы создавались лишь в административных границах еврейских национальных советов, еврейских национальных районов, а после 1933 г. — практически исключительно в Еврейской автономной области. После свертывания в 1936–37 гг. элементов культурной автономии национальных меньшинств число еврейских школ начинает быстро сокращаться даже на Украине и в Белоруссии. К 1941 г. школы на идиш или школы, где наряду с преподаванием на идиш обучение велось на русском или украинском языках, сохранились лишь в Еврейской автономной области, еврейских национальных районах юга Украины и в Крыму. В 1940 г. были закрыты школы с преподаванием на еврейско-таджикском языке в Узбекистане и на еврейско-татском языке в Дагестане и Азербайджане.

Наряду с изменением позиции властей в отношении образования на языках национальных меньшинств не менее важным фактором сокращения числа школ на идиш с середины 1930-х гг. было и все возраставшее нежелание родителей отдавать детей в такие школы. Прежде всего это проявилось в недоборе детей в начальные классы. Среди причин была и негативная реакция родителей на превращение еврейской школы в советскую школу с преподаванием на идиш, где собственно еврейский компонент образования был сведен к минимуму. Сказывалось и падение престижа образования на идиш, стремление дать детям образование на русском языке, что повышало шансы продолжения образования в престижных вузах, а также способствовало менее болезненной адаптации и интеграции с русскоязычным большинством в условиях объективно нараставших процессов аккультурации и ассимиляции.

В рамках конструирования советской еврейской культуры на идиш евсекции и еврейское бюро Наркомпроса в 1920-х гг. прилагали заметные усилия к созданию системы высшего и среднего специального образования на этом языке. На начало этапе это было связано с желанием создать коммунистическую альтернативу высшему еврейскому образованию на русском языке, которое достойно представляли независимые еврейские университеты в Петрограде и Москве. Созданный в 1918 г. Еврейский народный университет в Москве (ЕНУ), лишенный государственной поддержки и подвергавшийся постоянно усиливавшейся враждебной кампании со стороны евсекций, был закрыт уже в мае 1922 г. Петроградский Еврейский народный университет (ПЕНУ), в 1920 г. реорганизованный в Институт высших еврейских знаний (ИВЕЗ), также лишенный под давлением евсекций государственных дотаций, получив поддержку Джойнта в 1922 г., сохранил организационную и, самое главное, идеологическую самостоятельность. Число слушателей в нем достигло 70 человек. Однако по мере усиления влияния евсекций на развитие еврейской культуры в СССР шансы на сохранение его независимого статуса становились все более проблематичными. В 1925 г. ИВЕЗ был закрыт.

В мае-июне 1921 г. в Москве с целью подготовки партийных и советских работников, способных вести пропаганду на языке идиш, была создана Центральная еврейская партийная школа (ЦЕПШ) на 100 слушателей. В январе 1922 г. ЦЕПШ вошла на правах еврейского сектора в состав Коммунистического университета национальных меньшинств Запада (КУНМЗ). Слушатели поступали в еврейский сектор КУНМЗа по направлению евсекций, местных губкомов ВКП(б), ряда иностранных секций Исполкома Коминтерна, зарубежных компартий (Польши, Литвы, Латвии, Палестины). В программу обучения в евсекторе КУНМЗа кроме общих дисциплин входили курсы еврейской истории, истории еврейского рабочего и революционного движения, еврейской литературы, языка идиш. В 1925–36 гг. трехгодичный курс обучения в евсекторе прошли 250 слушателей. 80–85% выпускников евсектора КУНМЗа направлялись на работу в еврейские национальные советы, районы и Еврейскую автономную область в качестве работников партийных, советских, хозяйственных, кооперативных учреждений, журналистов, преподавателей. С середины 1920-х гг. до закрытия КУНМЗа в 1936 г. еврейским сектором руководил функционер евсекций, историк и журналист А. Брахман. Здесь преподавали Т. Гейликман (1873–1948), А. Марголис (1891–1976), Э. Фалькович, И. Нусинов. В 1927–30 гг. еврейский сектор КУНМЗа издавал собственный журнал «Майревник» (на идиш).

В 1922 г. еврейское отделение было открыто на педагогическом факультете Белорусского Государственного университета в Минске (БГУ). Здесь преподавали Н. Никольский, С. Лозинский, И. Маркон (1875–1949), И. Равребе (1883–1939), И. Сосис (1878–1968) и др. В 1930 г. в связи с проводившейся в БГУ чисткой это отделение было закрыто.

В 1926 г. было открыто еврейское литературно-лингвистическое отделение педфака 2-го МГУ. Основной контингент студентов, как и в Минске, составляли учителя еврейских школ, партийные и политпросветработники, молодые советские еврейские литераторы. Наряду с общими гуманитарными дисциплинами здесь преподавали идиш, иврит, историю языка идиш, методику преподавания языка идиш, историю новой еврейской литературы, новейшую еврейскую литературу, методологию еврейской литературы, историю евреев с древности до новейшего времени, историю еврейского рабочего движения. Среди преподавателей были Т. Гейликман, И. Нусинов, И. Добрушин, Ш. Диманштейн, А. Зарецкий, М. Рафес, Д. Гофштейн и др. При отделении действовала учительская подкомиссия, на которую возлагалась задача оказания методической помощи еврейским школам РСФСР, Украины и Белоруссии. В 1930-х гг. с образованием на базе 2-го МГУ Московского государственного педагогического института (МГПИ) на факультете языка и литературы было создано еврейское отделение. До 1935 г. на этом отделении существовали две кафедры: еврейской литературы (заведующий кафедрой И. Нусинов) и еврейского языка (заведующий кафедрой А. Зарецкий). В 1935 г. была создана единая кафедра еврейского языка и литературы (заведующий кафедрой М. Винер). В апреле 1938 г. руководство отделения обвинили в «националистических и сионистских проявлениях». На основании приказа Наркомпроса РСФСР от 23 августа 1938 г. еврейское отделение МГПИ было ликвидировано, студенты были переведены на другие факультеты МГПИ, бо́льшая часть преподавателей уволена по сокращению штатов. Некоторые профессора продолжили свою деятельность на других кафедрах (И. Нусинов — на кафедрах всеобщей и русской литературы, А. Зарецкий — на кафедре русского языка).

Наряду с этими крупнейшими центрами высшего образования на языке идиш, на Украине и в Белоруссии в конце 1920-х гг. была создана целая сеть еврейских отделений при институтах социального воспитания и профессионального образования, готовивших преподавательские кадры для советской школы на идиш (в которых насчитывалось в начале 1930-х гг. более 3 тыс. студентов), а также рабфаков с преподаванием на идиш. Преподавателей для системы образования на идиш готовили также 9 еврейских педагогических техникумов (1800 студентов). В 1932 г. на Украине и в Белоруссии имелось 45 еврейских индустриальных и сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных техникумов, а также еврейских отделений при общих техникумах (более 12 тыс. студентов). Со 2-й половины 1930-х гг. число высших и средних учебных заведений, где велось обучение на идиш, начинает стремительно сокращаться. К 1936 г. в СССР оставалось три еврейских пединститута, два еврейских отделения при общих педагогических институтах, семь еврейских педагогических техникумов. Еще значительнее сократилось число еврейских индустриальных и сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных техникумов. Практически все еврейские высшие и средние учебные заведения в СССР были закрыты в 1937–38 гг. (см. также Образование еврейское).

В 1930-х гг. было ликвидировано большинство научных учреждений на языке идиш: в начале 1930-х гг. в Москве — Всероссийское общество по изучению еврейского языка, литературы и истории; в Белоруссии в 1930 г. — еврейское отделение педагогического факультета Минского университета; в 1934 г. — Институт еврейской пролетарской культуры в Минске (на его базе была организована еврейская секция Института нацменьшинств Академии наук Белоруссии). Весной 1936 г. в Киеве был закрыт Институт еврейской пролетарской культуры, были арестованы директор института Г. Горохов и несколько ведущих сотрудников: М. Левитан (1882–1937), М. Эрик (?–1937 г.) и др. В 1939 г. в Киеве был создан Кабинет по изучению советской еврейской литературы, языка и фольклора. В 1936 г. в Москве были закрыты Коммунистический университет национальных меньшинств Запада, в составе которого функционировал еврейский сектор (с обучением на идиш); в июле 1938 г. — еврейское лингвистическое отделение педагогического факультета 2-го Московского университета; его руководитель Ц. Фридлянд (1896–1940) был арестован.

Важным элементом формирования советской еврейской культуры была широкая сеть культурно-просветительных учреждений — от еврейских клубов и библиотек в крупных городах до изб-читален в еврейских колхозах и местечках. Вплоть до конца 1930-х гг. активно издавалась литература на идиш. В Москве, Киеве и Минске работали еврейские издательства. Книги на идиш периодически издавались в других городах страны. К концу 1930-х гг. тиражи изданий на идиш заметно сократились (см. Периодическая печать; Идиш литература). Известностью пользовались еврейские музеи: музей Менделе Мохер Сфарима в Одессе и Историко-этнографический музей в Тбилиси. С другой стороны, в 1929 г. был закрыт первый из еврейских музеев в России — музей Еврейского историко-этнографического общества в Ленинграде.

1920-е гг. — период практически полного подавления бурно развивавшейся вплоть до последних лет гражданской войны литературы на иврите. Для ивритской литературы гнет коммунистического режима был вдвойне тяжел. Наряду с общей нетерпимостью к свободе творчества она подвергалась все более усиливавшемуся давлению и откровенной дискриминации со стороны евсекций. Первый советский нарком просвещения А. В. Луначарский заметил по этому поводу, что никто не сомневается в ценности иврита, кроме еврейских коммунистов, но если они считают, что это язык буржуазии, то их мнением нельзя пренебрегать. В такой атмосфере ивритоязычные писатели начали покидать страну. Пиком их исхода стало 21 июля 1921, когда 12 наиболее известных ивритоязычных литераторов во главе с классиком новой литературы на иврите Х. Н. Бяликом репатриировались в Эрец-Исраэль. В СССР остались лишь молодые авторы, искренне преданные советской власти, которые все еще были полны надежд, что для литературы на иврите будет найдено достойное место в новой советской литературе. Некоторые из них, даже будучи членами ВКП(б), считали язык иврит и литературу на нем, как им тогда казалось, последним, «что уцелело и должно быть спасено из мира, обреченного на уход с исторической арены». Они верили, что запрещение иврита — результат временного недоразумения, которое в ближайшем будущем будет устранено. В начале 1920-х гг. в Москве, Петрограде, Киеве и Харькове возникли кружки молодых ивритоязычных литераторов, которым с известными трудностями удалось опубликовать крайне небольшим тиражом четыре литературных издания на иврите. С чисто литературной точки зрения все эти произведения имели много общего с советским русскоязычным литературным потоком 1-й половины 1920-х гг. В поэтических произведениях присутствовала декларативность, преобладали маршевые ритмы Маяковского, блоковский символизм и есенинская «хулиганщина». Их ценность определялась прежде всего тем, что это были последние литературные произведения на иврите, опубликованные в СССР.

Ивритские писатели неоднократно обращались к властям за разрешением проводить литературные чтения и издавать литературно-художественные журналы на иврите. В этом они нередко получали поддержку ряда известных советских писателей и других видных деятелей культуры, в частности, М. Горького. Но функционеры евсекций, как правило, блокировали эти инициативы. К концу 1920-х гг. тщетность такого рода попыток стала очевидной. В дальнейшем некоторые из молодых ивритоязычных писателей эмигрировали из СССР. Другие — Ц. Прейгерзон, М. Бат Хама, И. Алшараф, Пьер Эдни, Арон Олин, Гершон Фрид, Шмуэль Лотем, А. Фриман, Э. Родин, Х. Ленский и др. — остались в СССР. Иногда их произведения публиковались в ивритоязычных изданиях Палестины, США, Польши и Литвы, но большинство писалось «в стол» или распространялось среди коллег и знакомых в рукописных копиях. С 1934 г. на ивритских писателей обрушились репрессии, многие в 1937–38 гг. были арестованы и погибли в лагерях. Однако ивритская литература в СССР так и не была окончательно разгромлена. Более того, некоторые произведения Х. Ленского, А. Фримана и Э. Родина вошли в золотой фонд новой литературы на иврите (см. Иврит новая литература).

Вплоть до свертывания политики нэпа в СССР продолжали выходить религиозные тексты и сочинения на иврите. Они печатались как в частных и кооперативных, так и в государственных типографиях, преимущественно на коммерческой основе. В основном это были переиздания молитвенников (см. Махзор, Сиддур) и Хаггады пасхальной, еврейские религиозные календари. Появилось также несколько раввинских сочинений, в том числе ленинградского раввина Д. Каценеленбогена (1848–1931). Раввины И. Абрамский (1886–1976) и Ш. Зевин (1890–1978) издали два выпуска журнала «Ягдил Тора», посвященных талмудическим исследованиям. Последнее религиозное издание — еврейский религиозный календарь — вышло из печати в 1929 г.

Большинство литераторов, писавших на идиш, приняли революцию. Но уже в начале 1920-х гг. многие из них поддержали Д. Бергельсона в его полемике с главным редактором органа евсекции газеты «Дер эмес» М. Литваковым, обрушившимся на выходившие в период гражданской войны литературно-художественные сборники «Эйгнс» с позиций «пролетарской еврейской культуры». Свою позицию они еще раз подтвердили литературной декларацией, опубликованной во 2-м выпуске выходившего в Москве литературно-художественного журнала на идиш «Штром», вокруг которого сгруппировались писатели, несогласные с линией евсекций и получившие в советской еврейской литературной критике тех лет характеристику «попутчиков». Во 2-й половине 1920-х гг. организационное размежевание между «пролетарскими» писателями и «попутчиками» стало достаточно четко очерченным. Это проявилось в тех литературных ежемесячниках, которые регулярно выходили в тот период. Издававшийся в Харькове в 1924–33 гг. «Ди ройте велт» («Красный мир») публиковал произведения «попутчиков», так же как и киевский «Бой» («Стройка»). Ежемесячники «Дер штерн» («Звезда»), выходивший в Минске с 1925 г., и «Пролит», выходивший в Харькове с 1928 г., были соответственно органами пролетарских еврейских писателей Белоруссии и Украины. В 1932 г. «пролетарские писательские организации» были ликвидированы. К этому времени большинство независимых литераторов, писавших на идиш, отчасти изменив идеологические установки, отчасти приняв правила игры, навязанные властями, а возможно, перейдя на конформистские позиции в силу желания добиться материальной поддержки властей, отказались от идеологической независимости. Самоцензура стала определяющим фактором в советской еврейской литературе 1930-х гг. Несмотря на то, что в 1930-х гг. было опубликовано значительно больше произведений, чем в 1920-х гг., подавляющее их большинство написано стереотипно в соответствии с незыблемыми принципами «социалистического реализма». Принцип советской еврейской литературы «национальная по форме и социалистическая по содержанию» был надежной преградой для «нереалистических» тенденций и в то же время оберегал от возможных «националистических и шовинистических» перехлестов. Конформизм советской еврейской литературы наиболее ярко проявился в тех произведениях поэзии, прозы и драмы, «реалистическое» содержание которых было непосредственно связано с послереволюционным периодом. Характерным признаком усиления самоцензуры было и явное стремление не употреблять заимствований из иврита (гебраизмов), которое наблюдалось в 1930-х гг. Для периода 1930-х гг. характерен упадок читательского интереса к литературе на идиш в СССР, о чем откровенно говорилось на конференциях советских еврейских писателей. Однако обсуждения этой проблемы на страницах многочисленных литературно-художественных журналов и альманахов в периодической печати не было. Из «толстых» периодических изданий 1930-х гг. наибольшей известностью пользовались киевский «Фармест» (1933–37), выходивший вместо ликвидированных после постановления ЦК ВКП(б) в апреле 1932 г. «Пролита» и «Ди ройте велт», и ежемесячник «Советише литератур» (1938–41 гг.; также издавался в Киеве). В 1934–41 гг. в Москве было опубликовано девять томов альманаха «Советиш». Вплоть до 1941 г. в Минске продолжалось издание ежемесячника «Дер Штерн» («Звезда»). В 1936–40 гг. в Биробиджане издавался литературный ежеквартальник «Форпост». Наиболее крупными произведениями советской еврейской литературы на идиш в 1920–30-х гг. были проза Д. Бергельсона, Дер Нистера, М. Кульбака, поэзия П. Маркиша, Ш. Галкина, Л. Квитко, Д. Гофштейна. Период «большого террора» 1937–38 гг. болезненно сказался на судьбах советской еврейской литературы. В лагерях погибли минские писатели М. Кульбак и И. Харик, новеллист и критик А. Абчук, критики М. Литваков, Я. Бронштейн и Х. Дунец (1899–1937). В тот период репрессии обрушились преимущественно на наиболее преданных советскому режиму еврейских литераторов и критиков (см. Идиш литература). В межвоенный период в СССР относительно успешно развивалась литература на еврейско-таджикском и на еврейско-татском языках (см. также Бухарские евреи, Горские евреи). Весьма интересные литературные произведения на грузинском языке были созданы Г. Баазовым.

В 1920–30-х гг. русско-еврейская литература в СССР представлена целой плеядой ярких прозаиков и поэтов, среди которых наиболее значительными фигурами были И. Бабель, М. Козаков, С. Гехт, М. Ройзман, И. Уткин. Однако в условиях господства идеологии, согласно которой национальная литература может быть признана таковой только при условии творчества на национальном языке, русско-еврейская литература не признавалась в СССР в качестве самостоятельного литературного процесса, каковым по сути являлась. Положительным моментом этой догмы было то, что русско-еврейская литература не испытывала постоянного давления со стороны литературных критиков от евсекций, от которого заметно страдала литература на идиш. С другой стороны, уже во 2-й половине 1920-х гг. в СССР не осталось ни одного из существовавших ранее русско-еврейских изданий, где могли публиковаться произведения русско-еврейской литературы. В 1920-х гг. часть русско-еврейских литераторов эмигрировала из СССР, в частности, С. Юшкевич. Другие, в том числе С. Маршак, отошли от еврейской проблематики (см. Русско-еврейская литература).

Одним из важных компонентов развития еврейской культуры в СССР в 1920–30-х гг. была разнообразная деятельность Култур-лиге, образованной по инициативе Нахмана Майзеля в Киеве в 1917 г. Основными направлениями деятельности этой организации были развитие еврейского народного образования на языке идиш, литературы на этом языке и разнообразных форм еврейского национального искусства. С установлением на Украине, где преимущественно протекала деятельность Култур-лиге, советской власти начался быстрый процесс превращения Култур-лиге из автономной организации в бюрократический орган, управляемый евсекциями и еврейским бюро Наркомпроса. Это привело к эмиграции в декабре 1920 г. почти всего руководства Култур-лиге во главе с Майзелем в Польшу. В течение 1-й половины 1920-х гг. подверглись национализации и приняли идеологию евсекций или закрылись организованные Култур-лиге вечерние еврейские народные университеты, школы, детские сады, библиотеки, театры, музыкальные коллективы и драматические кружки, пресса, издательства. Более удачно сложилась судьба начинаний Култур-лиге в области еврейского искусства, в частности, Киевской еврейской художественно-промышленной школы, возглавлявшейся М. Эпштейном, и Витебского еврейского народного художественного института (позднее — техникум), где до своего отъезда преподавал М. Шагал. Созданная в этих учебных заведениях концепция еврейского изобразительного искусства сохраняла и использовала традиционную еврейскую символику, изобразительные возможности еврейского алфавита, двухмерность, условность и графичность орнаментики. Для периода 1920-х гг. характерен творческий взлет целой плеяды еврейских национальных художников и скульпторов, произведения которых стали шедеврами мирового искусства 20 в.: М. Шагал, Э. Лисицкий, И. Рыбак, И. Чайков, И. Пэн, А. Тышлер, М. Аксельрод, М. Горшман, Р. Фальк, М. Эпштейн, Г. Ингер (1910–95), Ш. Бронштейн (1910–87), Р. Марголина, С. Юдовин и др. В конце 1920-х — начале 1930-х гг. начался новый этап в истории еврейского изобразительного искусства. Тенденции, неуклонно бравшие верх в советской культуре и искусстве, не могли не отразиться и на еврейском искусстве. Интеграция в единообразную систему государственного художественного образования, идеологический пресс официальной коммунистической доктрины для многих еврейских художников и скульпторов означал разрыв, нередко трагический, с национальной традицией, пересмотр личных творческих установок. Еврейское искусство в СССР утратило независимость и как целостное явление практически сошло со сцены. «Прибежищем» для еврейских художников остались еврейские театры и издательства. В условиях жесткого социального заказа 1930-х гг. еврейскому искусству все более отчетливо отводилась роль своеобразного иллюстративного средства, призванного отображать и пропагандировать достижения «строительства социализма в СССР» (см. Искусства пластические). Два самых значительных в истории еврейского театра 20 в. театральных коллектива — «Хабима», ставившая свои спектакли на иврите, и Еврейский камерный театр (позднее Государственный еврейский театр — ГОСЕТ), игравший на идиш, — достигли успеха именно в СССР в 1920-х гг. (см. Театр).

Успех ГОСЕТа вызвал настоящий бум еврейского театрального искусства в СССР. В начале 1930-х гг. в стране работало 19 профессиональных театров на идиш, в том числе три государственных еврейских театра (в Москве, Киеве и Минске), три молодежных, три рабочих, один детский, два передвижных, два колхозных. К этому следует добавить множество самодеятельных театральных коллективов, студий, кружков. В Узбекистане успешно работал театр на еврейско-таджикском языке. Существовал еврейский театральный техникум при ГОСЕТе в Москве, студии еврейского драматического искусства в Киеве и Минске, еврейское отделение в Институте искусств в Киеве. В связи с изменениями в государственной национальной политике со 2-й половины 1930-х гг. количество еврейских театров начинает сокращаться. В начале 1939 г. еврейские театры существовали в Москве, Биробиджане и Симферополе, на Украине — два еврейских театра в Киеве, а также в Одессе, Харькове, Днепропетровске и Житомире. По одному еврейскому театру было в Белоруссии, Азербайджане и Узбекистане. В Душанбе существовал бухарско-еврейский драматический коллектив. Подавляющее большинство провинциальных еврейских театров в 1930-х гг. уделяло значительное внимание спектаклям-агиткам и существовало на условиях жесткого социального заказа со стороны властей.

Еврейское музыкальное искусство, достаточно успешно развивавшееся в 1920-х гг., в 1930-х гг. свелось преимущественно к музыкальному сопровождению спектаклей еврейских театров. В то же время исполнительское искусство было представлено несколькими коллективами, с большим успехом исполнявшими еврейскую народную музыку и отчасти произведения советских еврейских композиторов. В Киеве существовала Государственная еврейская капелла, в Москве, Ленинграде, Киеве, Одессе, Харькове, Минске — высоко­професси­ональные еврейские музыкальные ансамбли. В репертуаре этих коллективов все большее место занимало советское еврейское песенное творчество, идеологическое содержание которого жестко регулировалось как самоцензурой авторов, так и государственными и партийными структурами, контролировавшими развитие советской культуры на национальных языках (см. Музыка).

Изменения социальной структуры (1922–41 гг.)

Гражданская война, политика военного коммунизма, голод 1921–22 гг. и общая экономическая разруха катастрофически подорвали экономическую основу существования значительной части еврейского населения. В своем большинстве были разрушены традиционные экономические и социальные связи. В 1921–24 гг., на первом этапе нэпа, многие еврейские торговцы, ремесленники и крестьяне вернулись к своим прежним занятиям, но беднота и беженцы продолжали существовать на грани вымирания. Щедрая благотворительная помощь Джойнта, американских еврейских землячеств выходцев из бывшей Российской империи, других филантропических зарубежных организаций, американских родственников и энергичные усилия Евобщесткома (см. Община), Московского (МЕВОПО) и Ленинградского (ЛЕКОПО) отделений Еврейского комитета помощи жертвам войны (ЕКОПО) лишь частично решали проблему. Были необходимы кардинальные решения быстрого оздоровления экономического положения безработных, беженцев, а также мелких торговцев, вытеснявшихся государственной и кооперативной торговлей, задавленных усилением налогового бремени и различными административными ограничениями. И власти, и евсекции, и еврейские общественные организации как в СССР, так и за рубежом уже к 1923–24 гг. пришли к четкому осознанию, что в условиях плановой социалистической экономики у многих еврейских семей, связанных прежде всего с частной торговлей или существовавших на благотворительную помощь, нет экономического будущего. Некоторая часть евреев обратилась к земледелию как возможности хотя бы физически выжить в условиях гражданской войны и послевоенной разрухи. Более 23 тыс. евреев в 1919–23 гг. осело на пустующих бывших помещичьих землях близ местечек и городов бывшей черты еврейской оседлости. Отчасти этот процесс был стимулирован воззванием Еврейского комиссариата «К еврейской бедноте и трудящимся массам» (июль 1919 г.), которое призывало евреев отказаться от занятий торговлей и образовывать земледельческие артели и коммуны. Однако в условиях продолжавшейся гражданской войны эти инициативы оказались безрезультатными. В 1921 г. усилия по привлечению евреев к земледелию возобновились, в том числе со стороны ОРТа и ЕКО. Весной 1923 г. свободных земель близ городов и местечек в Белоруссии и на Украине уже не осталось, и стали формироваться первые небольшие группы евреев, решивших переселиться на свободные степные земли юга Украины. В мае 1923 г. на совещании представителей еврейского отдела Наркомнаца, ОРТа, Джойнта и Евобщесткома было признано, что переселение евреев на юг Украины должно быть использовано в ближайшие годы для привлечения значительной части советских евреев к земледелию. Вопросы, связанные с переселением, активно обсуждались в еврейской прессе и были вынесены на IV конференцию евсекций при РКП(б), на которой была принята специальная резолюция, где подчеркивалось не только социально-экономическое, но и политическое значение усилий, направленных на формирование многочисленного слоя крестьян в советском еврействе.

В 1-й половине 1924 г. активно обсуждался, в том числе и на уровне высшего советского руководства, план отвода для еврейской колонизации обширных территорий юга Украины и севера Крыма. Предполагалось, что успешное осуществление этого плана позволит к 1927 г. создать в этом регионе автономную еврейскую республику. Евсекция отнеслась к этому плану достаточно настороженно. В то же время его активно поддержал Дж. Розен — директор Джойнта в СССР, по инициативе которого была создана специализированная структура Агро-Джойнт для всемерной поддержки еврейского крестьянства в СССР. Летом 1924 г. планы массового переселения евреев на свободные земли поддержали президиумы ЦИКов Белорусской и Украинской ССР. Президиум Всесоюзного ЦИК 23 августа 1924 г. постановил образовать при президиуме Совета национальностей ЦИК СССР специальный «Комитет по земельному устройству трудящихся евреев» (Комзет), во главе с членом президиума ВЦИК П. Смидовичем. Функции Комзета охватывали законодательную инициативу содействия еврейской колонизации, направлению и контролированию всей системы мероприятий по земельному устройству евреев. Для концентрации общественных усилий в рамках программы еврейской сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ной колонизации и подчинения их контролю советских властей и евсекций 15 декабря 1924 г. СНК СССР утвердил устав «Общества по земельному устройству трудящихся евреев» (ОЗЕТ). Согласно этому уставу, ОЗЕТ создан с целью содействия переходу евреев в СССР к земледельческому труду, оказания им технической, материальной и юридической помощи, поддержке Комзета и сбору средств для еврейской сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ной колонизации в СССР и за границей. 16 декабря 1924 г. между Комзетом и Агро-Джойнтом был заключен договор о частичном финансировании Агро-Джойнтом земельного устройства евреев в СССР. Финансовая, материальная и техническая помощь была оказана также ОРТом и ЕКО. Были выделены и средства из государственного бюджета, начался сбор финансовых средств внутри СССР. Первоначальные планы предусматривали переселение на юг Украины и север Крыма около 100 тыс. семей, или около 20% всего еврейского населения СССР. Однако отсутствие значительных свободных земель, возможность возникновения межнациональных конфликтов, нехватка финансовых и материальных ресурсов привели власти к мнению о невозможности еврейской сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ной колонизации всего юга Украины и севера Крыма. Комзету были выделены территориально изолированные земельные фонды степных районов юга Украины и севера Крыма. В 1925 г. Комзет выдал наряды на переселение 3 320 еврейских семей, а в 1926 г. — на 4 834 семьи. К концу 1926 г. вместе со старожильческим населением еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных колоний, созданных в 19 в., на переселенческих земельных фондах Украины проживало 5 496 еврейских семей, а на севере Крымской АССР — 1971 еврейская семья. Несмотря на явный интерес к возможностям переселения на земельные фонды Комзета, большинство советских евреев в годы нэпа решали свои экономические и социальные проблемы, занимаясь ремеслами и торговлей, переселяясь в крупные города и устраиваясь там в многочисленные государственные, кооперативные и частные учреждения и организации в качестве служащих. Многие, оставаясь безработными, тем не менее отказывались от возможности заняться сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ным трудом. По данным всесоюзной переписи населения в конце 1926 г., около 9,3% всех советских евреев в трудоспособном возрасте были безработными, что почти в пять раз превышало соответствующий показатель по СССР в целом. Безработица была наиболее характерна для недавних еврейских мигрантов в Москве и Ленинграде, где доля безработных среди трудоспособных евреев достигала по данным переписи 1926 г. соответственно 14,5 и 15,5%. Реальные же размеры безработицы были еще более высокими, так как многие, не имея работы, были при переписи отнесены к категории лиц без определенных занятий, составлявших еще 7,8% всего трудоспособного еврейского населени

Наиболее многочисленная социальная группа — служащие — имела крайне разнородный профессиональный состав, поскольку в нее были включены все не занятые физическим трудом и работавшие по найму, кроме лиц свободных профессий. Большинство служащих было занято в различных государственных, кооперативных и частных учреждениях и организациях, кооперативной и частной торговле и кредите.

Появление не характерного для дореволюционного периода весьма многочисленного слоя служащих, в том числе и на государственной службе, было следствием различных факторов. С одной стороны, продолжалась концентрация евреев в городах, в том числе и крупных. Для большинства, особенно для молодежи, традиционные источники существования, связанные с ремеслом и торговлей, в новых социальных условиях представлялись все менее привлекательными. На конкуренто­способность при приеме на службу заметно влиял относительно высокий образовательный уровень евреев. Доля грамотных среди них была в полтора раза выше удельного веса грамотных у всего населения страны. Несомненно сказывалась и традиционная для евреев тяга к образованию при отсутствии каких-либо ограничений по национальному признаку при приеме в высшие учебные заведения, на рабфаки, в техникумы и средние учебные заведения. В 1926/27 учебном году евреи составляли 15,4% всех студентов высших учебных заведений в СССР, что почти в два раза превышало долю евреев среди всего городского населения страны. Немногим менее трети всех евреев-служащих, занятых в торговле и кредите, принадлежали к традиционному для евреев Восточной Европы слою торговцев, но работавших по найму в государственной, кооперативной и частной торговле.

Среди кустарей, второй по численности социально-профессиональной группе советских евреев, в конце 1926 г. более 82% работали как частники, в том числе используя наемный труд, а также помощь членов семей или членов артелей. Традиционно многочисленны были швейники (портные и закройщики) — 31,7%, кожевенники — 20,0% (сапожники и скорняки), пищевики — 12,1%, металлисты (преимущественно кузнецы) — 11,3%. В регионах СССР, входивших до революции в губернии черты оседлости, евреи составляли в конце 1926 г. около трети всех кустарей.

К концу 1926 г. 14,8% всех самодеятельных евреев приходилось на долю рабочих, среди которых наиболее многочисленны были металлисты — 14,1%, кожевенники — 10,1%, швейники — 10,0%, пищевики — 7,5%. Во многом такой состав евреев-рабочих отражал процесс перехода части еврейских ремесленников в фабрично-заводскую промышленность. Однако уже в середине 1920-х гг. отмечался приток на крупные промышленные предприятия тяжелой промышленности еврейской молодежи из местечек.

По данным переписи 1926 г. торговцы составляли 11,8% всего самодеятельного еврейского населения. В реальности доля занятых частной торговлей была значительно выше. Часть еврейских торговцев, стремясь избежать дискриминационного, постоянно возраставшего налогообложения, декларировала себя при переписи как не имеющих определенных занятий. Другие, занимаясь параллельно и сельским хозяйством, были причислены к крестьянам. Евреи-торговцы были наиболее многочисленны в еврейских местечках и городах регионов бывшей черты оседлости, а также в Москве и Ленинграде. В местечках и городах Украины, Белоруссии и западных регионов РСФСР евреи составляли подавляющее большинство всех занятых в частной торговле.

В конце 1926 г. сельским хозяйством, по данным переписи, занималось около 160 тыс. евреев, или более 9,1% всего самодеятельного еврейского населения СССР. Подавляющее их большинство было занято в предместечковом и пригородном сельском хозяйстве, часто совмещая сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ный труд с традиционным ремеслом и торговлей. Менее трети еврейских крестьян составляли еврейские крестьяне-старожилы или переселенцы украинских и крымских фондов Комзета. Но только в регионах организованного еврейского сельского расселения доля крестьян среди всего еврейского самодеятельного населения была значительной. Крестьяне составляли 50,6% всех самодеятельных евреев Херсонского округа, 49,8% в Криворожском округе, 31,0% в Первомайском округе и 29,4% в Запорожском.

Свертывание нэпа в 1927–28 гг. привело к жесточайшему кризису экономики традиционного еврейского местечка, игравшего роль посредника в торговом обмене между городом и деревней, ремесленного центра для сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ной округи. Налоговое бремя и законодательные меры подорвали частную торговлю в городах. Резко возросла безработица среди бывших частных торговцев и ремесленников, в том числе среди молодежи. В конце 1928 г. численность безработных, лиц с нетрудовыми доходами и деклассированных достигла 14% всего самодеятельного еврейского населения. Если в городах в условиях разворачивавшейся индустриализации и в целом более динамичного рынка труда безработица уже к 1930 г. была на значительно более низком уровне, то у евреев в местечках практически не было иного выхода, как в массовом порядке переселяться в крупные городские центры. Так, из местечка Тывров Винницкого округа мигрировало в 1929 г. около четверти всего еврейского населения, из местечка Соколово Волынского округа — немногим менее 15%, а из местечка Красное Винницкого округа — более 11%. Массовый исход еврейского населения на Украине был выше, чем в Белоруссии, но и здесь из Кубличей Полоцкого округа в 1929 г. переселилось более 10% еврейского населения, а из Петрикова Мозырьского округа — более 16%. Однако наиболее драматические формы исход из местечек в 1929 г. принял в западных округах РСФСР. В Великолукском округе более 31% евреев покинуло местечко Пустошку, более 12% — Себеж. Из Невеля в крупные города РСФСР в 1929 г. переселились 683 еврея. Кроме чисто экономических причин массовая миграция из местечек была связана с проблемой «лишенства». Миграция в большие города или переселение на фонды Комзета позволяли тем или иным путем избавиться от статуса лишенцев многим еврейским семьям. К 1930 г. местечки покинуло до 20% всего их еврейского населения. Из-за тяжелых социальных условий и отсутствия навыков ведения сельского хозяйства наблюдалось сокращение численности еврейского населения и на переселенческих фондах Комзета. Так, если в начале 1927 г. там насчитывалось 9680 еврейских семей, то в начале 1928 г. — только 8148. При этом в 1927 г. Комзет выдал наряды на переселение в Крым и на юг Украины 5794 семьям, а в 1928 г. — еще 5603 семьям. 28 марта 1928 г. по инициативе Комзета и ОЗЕТа ЦИК СССР постановил выделить для расселения евреев район Биробиджана на Дальнем Востоке, а уже 19 мая 1928 г. туда прибыли первые группы еврейских переселенцев из местечек и городов Украины и Белоруссии. Однако из 900 человек, прибывших в район Биробиджана в 1928 г., к началу 1929 г. осталось лишь 350 человек.

Агро-Джойнт, ОРТ и ЕКО не поддержали планы массового переселения евреев на Дальний Восток. Усилия зарубежных еврейских благотворительных организаций по-прежнему концентрировались на переселенческих фондах юга Украины и Крыма. В связи с экономическим кризисом на Западе их финансовые возможности в 1929–32 гг. были существенно ограничены. Тем не менее приток еврейских переселенцев на земельные фонды Крыма и юга Украины продолжался. Отчасти это стимулировалось созданием на основе земельных фондов Комзета еврейских национальных районов. В Херсонском округе 22 марта 1927 г. был создан Калининдорфский (см. Калининдорф) еврейский национальный район, 22 июля 1929 г. — Новозлатопольский (см. Новозлатополь) еврейский национальный район из части территорий Запорожского и Мариупольского округов. В начале 1930-х гг. на земельных фондах Комзета были созданы Сталиндорфский (см. Сталиндорф) еврейский национальный район на территории Криворожского округа, Биробиджанский район на Дальнем Востоке и Фрайдорфский еврейский национальный район в Крымской АССР. В 1929 и 1930 гг. на фонды Комзета планировалось переселить около 40 тыс. человек, в том числе около 16 тыс. на юг Украины, более 15 тыс. в Крым и более семи тысяч в Биробиджан. Однако из-за в значительной степени вынужденного характера переселения, отсутствия навыков в ведении сельского хозяйства и просчетов в сфере организации и планирования, нехватки финансовых средств и материальных ресурсов, жилья, а также тяжелых климатических условий в районах Биробиджана и в Крыму лишь около половины всех евреев, согласившихся на переселение, действительно закрепились на жительство в переселенческих поселках. Наиболее значительным отток переселенцев был в Биробиджане, где лишь 14% намеченного к переселению числа евреев остались на жительство в 1929 и 1930 гг. Одной из причин значительного оттока переселенцев с сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных фондов Комзета в 1929–30 гг. была и проведенная там коллективизация. В 1929 г., с начала индустриализации, советские власти через Комзет начали активную кампанию по направлению безработной еврейской молодежи из местечек и городов бывшей черты оседлости в школы фабрично-заводского ученичества (ФЗУ). Предпочтение отдавалось промышленным предприятиям, расположенным вблизи сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных фондов Комзета в Крыму и на юге Украины, а также общегосударственным промышленным объектам на Урале, в Поволжье, на Северном Кавказе, в Центральной России и на Дальнем Востоке. Всего в 1929–30 гг. по организованному набору Комзета в промышленность было направлено более 33 тыс. преимущественно молодых евреев. В 1930 г. в местечках осталось менее одной пятой еврейского населения СССР. Заметно снизилась безработица.

После бурных дискуссий в 1930 г. Комзет принял перспективный план продолжения социальной реконструкции советского еврейства. Намечалось заметно увеличить численность рабочих и колхозников в Крыму и Биробиджане, а также служащих, прежде всего в крупных городах РСФСР и Украины. Предусматривалась также полная ликвидация слоя частных торговцев и сокращение доли кустарей. Высокие темпы индустриализации в стране в целом позволили осуществить этот план, прежде всего в отношении роста социальных групп служащих и рабочих, а также сокращения числа кустарей. В связи с полной ликвидацией частной торговли исчезла и группа евреев — частных торговцев. Куда менее успешными оказались планы сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ного переселения и увеличения числа колхозников. Вследствие коллективизации, голода на Украине в 1932–33 гг. и интер­национализации колхозов заметно усилился отток евреев из предместечковых колхозов. Хронически высоким оставался отсев переселенцев с сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных фондов Комзета несмотря на активную пропаганду, значительные организационные усилия, материальные и финансовые ресурсы как из государственного бюджета, так и средств, собранных ОЗЕТом. После 1933 г. заметно активизировалось участие Агро-Джойнта в развитии еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных поселков Крыма. Однако в 1932 г., например, на переселенческих фондах Калининдорфского, Сталиндорфского и Новозлатопольского еврейских национальных районов юга Украины план переселения был выполнен лишь на 47%, а из тех, кто все же переселился, 42% покинули новые места жительства в первый же год. В Биробиджане план переселения в 1932 г. был выполнен лишь на 64%. В 1934 г. тот же показатель в Биробиджане составлял менее 62%, в 1935 г. — около 60%, в 1936 г. — менее 68%. Всего же из переселенных в 1925–37 гг. на сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные фонды Комзета на Дальний Восток, где в 1934 г. в районе Биробиджана была образована Еврейская автономная область, в Крым и на юг Украины (более 126 тыс. евреев) лишь около 53 тыс. или немногим более 42% остались на жительство. Остальные или возвратились обратно в города или местечки Украины, Белоруссии и западные регионы РСФСР, или расселились в близлежащих к фондам Комзета городах. В 1936 г. организация Комзетом переселения евреев в Еврейскую автономную область подверглась резкой критике как в печати, так и в правительственных и партийных инстанциях. В сентябре 1936 г. ЦИК СССР принял постановление о частичной передаче функций переселения в Еврейскую автономную область от Комзета переселенческому отделу НКВД. В 1937 г. деятельность Комзета и ОЗЕТа в результате репрессий в отношении многих функционеров этих организаций резко сократилась, а в 1-й половине 1938 г. сначала ОЗЕТ, а затем Комзет были распущены. Подавляющее большинство остававшихся еще на свободе сотрудников этих организаций были репрессированы. В 1938 г. полностью прекратилась работа по организованному переселению евреев на сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные фонды Еврейской автономной области, юга Украины, Крыма, а также Узбекистана, Грузии и Северного Кавказа; в начале 1938 г. в колхозах насчитывалось в общей сложности около 12 тыс. еврейских семей или менее 60 тыс. человек В связи с прекращением сроков договоров с советскими властями прекратилась деятельность Агро-Джойнта, ЕКО и ОРТа, многие советские граждане — сотрудники этих зарубежных еврейских благотворительных организаций были обвинены в шпионаже и арестованы.

Если сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ная колонизация как один из основных путей реконструкции социальной структуры советского еврейства в 1930-х гг. испытывала объективные и субъективные трудности, то приток евреев в ряды служащих постоянно нарастал. Это было связано как с массовой миграцией в города, так и с резким повышением образовательного уровня прежде всего еврейской молодежи. В 1929 г. евреи составляли 13,5% всех студентов высших учебных заведений в СССР, в 1933 г. — 12,2%, в 1936 г. — 13,3% всех студентов и 18% всех аспирантов. По данным переписи населения 1939 г., 26,8% всего еврейского населения в трудоспособном возрасте имели среднее образование и 5,7% высшее. У всего населения СССР эти показатели были соответственно 8% и 0,6%. Столь значительные успехи в образовании позволяли после окончания высших учебных заведений и аспирантуры занимать социально престижные места в бурно развивавшейся в 1930-е гг. советской экономике. Уже в конце 1920-х гг. евреи составляли 13,6% всех научных работников в стране, а к 1937 г. этот показатель возрос до 17,6%. Многие евреи, добившиеся в 1920–30-х гг. социального успеха, были репрессированы в 1937–38 гг. Однако именно в конце 1930-х гг. роль евреев в различных сферах жизни советского общества достигла своего апогея за весь период существования советской власти. По данным всесоюзной переписи населения 1939 г., служащие составляли свыше 40% всего самодеятельного еврейского населения. Около 364 тыс. человек, по тем же данным, были отнесены к категории интеллигенции. В эту категорию были включены около 106 тыс. инженерно-технических работников или около 14% всех работников этой категории в стране, около 139 тыс. руководителей различного уровня или около 7% всех управленцев в СССР, около 39 тыс. врачей или немногим менее 27% всех врачей, около 38 тыс. учителей или более 3% всех учителей, более 15 тыс. научных работников и преподавателей вузов или 15,7% всех занятых в этой сфере, более шести с половиной тысяч писателей, журналистов и редакторов, более пяти тысяч актеров и режиссеров, более шести тысяч музыкантов, немногим менее трех тысяч художников и скульпторов, более пяти тысяч юристов.

Таким образом, к концу 1930-х гг. завершился процесс радикальной модернизации социальной структуры советского еврейства. Он протекал в крайне сложных социально-политических условиях существования в СССР тоталитарного коммунистического режима с жестко планируемой государственной экономикой, отсутствием с конца 1920-х гг. сколь-нибудь значительной частной собственности, свободы личности, ограниченной свободы передвижения. Однако не те или иные решения государственных и партийных органов и организованная по их указанию общественная активность или помощь от благотворительных еврейских организаций из-за границы сыграли в этом решающую роль. С одной стороны, евреи в СССР получили равные с остальным населением возможности выживания в новых реалиях «победившего социализма». С другой, подчиненная жестким идеологическим догмам советская экономика просто не оставляла евреям иного пути кроме отказа от характерных для их большинства занятий посреднической торговлей и ремеслом. Евреи устремились в города, чтобы получить там образование и на этой основе преуспеть в сферах промышленного производства и управления, науки и образования, медицины и искусств, государственной и кооперативной торговли, сфере обслуживания, кооперативного или кустарного производства. Столь внушительные успехи национального меньшинства, даже в ситуации декларированного режимом интер­национализма и братства народов СССР, создавали предпосылки для ответной реакции государства и значительной части общества. Это проявилось уже в конце 1930-х гг., когда чистке по национальному признаку подверглись внешняя разведка и Народный комиссариат иностранных дел, что стало прелюдией вспышки государственного антисемитизма в СССР, начиная с 1940-х гг.

Еврейские национальные районы и Биробиджанский проект

Ввиду того, что евреи нигде, даже в бывшей черте оседлости, не составляли большинства населения какой-либо территории (что давало бы им возможность создать национальную территориально-административную единицу), образование еврейских национальных районов наталкивалось на естественные трудности. Однако многие члены Евсекции, приверженцы территориализма и некоторые видные партийные деятели (М. Калинин, Ю. Ларин и др.) видели нормализацию национального статуса евреев СССР лишь в создании автономно-территориальных образований. Так, еще в 1923 г. общественный деятель А. Брагин (1893–1938?) предлагал план массового переселения евреев на пустующие земли Новороссии для занятия земледелием и создания еврейской автономии на побережье Черного моря (между Бессарабией и Абхазией) со столицей в Одессе. С середины 1920-х гг. началось создание еврейских национальных советов на Украине и в Белоруссии, ускорившееся с проведением политики так называемой «продуктивизации» еврейского населения и образованием Комзета и ОЗЕТа. С 1925 по 1930 гг. на Украине было образовано 160 еврейских национальных сельских и поселковых (то есть в местечках) советов, в Белоруссии к концу 1930 г. — 27 еврейских национальных советов (23 местных и 4 сельских), в западных областях РСФСР в начале 1930-х гг. — два еврейских национальных совета, и в Крымской автономной республике на переселенческих еврейских фондах — 29 национальных советов. На Украине при выделении земельных фондов для переселения евреев власти стремились объединить существовавшие ранее разрозненные еврейские земледельческие колонии в сплошной массив с преобладанием в будущем еврейского населения. Таким путем были созданы еврейские национальные районы: в 1927 г. — Калининдорфский, в 1929 г. — Новозлатопольский и в 1930 г. — Сталиндорфский. В Крымской республике в декабре 1930 г. был образован Фрайдорфский еврейский национальный район, включавший большинство еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных поселений в северной части полуострова, а в 1935 г. на выделенной северной и восточной части Фрайдорфского района был создан Лариндорфский еврейский национальный район (см. Крым). Административно-хозяйственное управление, судопроизводство, школьное и профессиональное обучение и культурно-массовая работа (в том числе колхозные самодеятельные театры и выпуск районных газет) осуществлялись на языке идиш.

Когда в конце 1920-х гг. в связи с различными факторами, в основном геополитическими, возник Биробиджанский проект, многие деятели Евсекции считали его своеобразным коммунистическим ответом на вызов, брошенный сионизмом. В 1928 г. ЦИК СССР выделил на Дальнем Востоке земли «для переселения трудящихся евреев с тем, чтобы при благоприятных условиях создать там еврейскую автономную территориально-административную единицу». В 1930 г. на этих землях был основан Биробиджанский еврейский национальный район, получивший в мае 1934 г. статус Еврейской автономной области.

С начала 1930-х гг. в связи с переносом основных усилий на осуществление Биробиджанского проекта, а также начавшейся насильственной коллективизацией и тенденцией «интер­национализировать» еврейские колхозы наметился постепенный упадок еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных поселений в Крыму и на Украине (с 1932 г. урезаются земельные фонды Комзета в этих регионах). С 1936 г. такие еврейские национальные районы, как Сталиндорфский и Фрайдорфский, где евреи составляли от 25 до 35% населения, в советской печати начинают именоваться «многонациональными». Изменения в национальной политике в СССР в первую очередь сказались на национальных учебных заведениях. В 1938 г. почти все еврейские школы и техникумы в еврейских национальных районах были «переориентированы» на русский и украинский языки. В апреле 1939 г. ЦК компартии Украины принял решение о ликвидации и преобразовании «искусственно созданных» национальных районов и сельсоветов. Часть районов (нееврейских) расформировали, остальные (в том числе еврейские) потеряли статус национальных, хотя и сохранили прежние названия, став обычными административно-территориальными единицами. К 1941 г. еврейские национальные районы перестали существовать и в Крыму.

В 1920-х — начале 1930-х гг. на Украине и в Белоруссии существовали и другие формы «советского строительства среди евреев». Наряду с национальными советами существовали смешанные, или двуязычные советы (так как национальное районирование охватывало в начале 1930-х гг. не более 15% еврейского населения Украины, 8% — Белоруссии и около 1% — РСФСР). Принимались меры для обеспечения равноправия языка идиш в остальных населенных пунктах, в основном, на Украине. Так, в ряде городов (Бердичев, Белая Церковь и др.) делались опыты перевода части служб государственного аппарата на идиш. Однако эти опыты не привились. В ряде районов Белоруссии и Украины были созданы судебные органы, работавшие на языке идиш. В 1928 г. на Украине было 36 еврейских судебных камер (в 1930–46), в Белоруссии — шесть (их число впоследствии оставалось неизменным). В большинстве окружных судов Украины имелись штатные переводчики с идиш для подготовки кассационных дел, а в ряде населенных пунктов выделялись прокуроры и члены окружных судов для рассмотрения дел на еврейском языке. В Бердичеве, Киеве, Одессе, Харькове, Каменец-Подольском, Умани, Белой Церкви и других городах Украины были созданы «милицейские районы» и «подрайоны», рабочим языком которых был идиш.

Подавление религиозной и национальной жизни (1922–41 гг.)

Воинствующий атеизм был одной из основ идеологии новой власти. В 1920–30-х гг. активная антирелигиозная политика была направлена против всех конфессий, но в разные периоды та или иная религия и ее институты становились основным объектом преследования. В 1-й половине 1920-х гг. советские власти хотели показать своему населению и всему миру, что ситуация в стране стабилизировалась. Так, в директивах ЦК ВКП (1922 г.) говорилось, что нужно с большой осторожностью проводить мероприятия, затрагивающие религиозные чувства населения. В марте 1922 г. газета «Дер Эмес» сообщала, что Отдел агитации и пропаганды ЦК не будет оскорблять религиозные чувства, а будет заниматься вопросами истории религии. В 1920-х гг. эта терпимость не распространялась на православие, к которому власти относились как к одному из главных врагов советского строя.

Категорический запрет был наложен советскими властями на организованное религиозное воспитание детей. 28 декабря 1920 г. появился циркуляр еврейского отдела Народного комиссариата просвещения о ликвидации хедеров и иешив. После показательных судов в 1921 г. над хедером в Витебске и над иешивой в Ростове все еврейские религиозные учебные заведения были запрещены (см. ниже). Преследования привели к тому, что многие руководители и преподаватели иешив вместе со своими учениками уехали из страны. Так, раввин М. Соловейчик (см. Соловейчик, семья), руководитель Воложинской иешивы, раввин Исраэль Меир ха-Кохен, один из крупнейших раввинских авторитетов, раввин И. З. Мельцер (1870–1953 гг., с 1924 г. в Эрец-Исраэль), глава иешивы в Слуцке, переехали в 1922–23 гг. в Польшу вместе со своими учениками и последователями. Десятки тысяч религиозных евреев СССР не могли согласиться с тем, что их дети не будут получать религиозное образование. В различных районах страны, в основном в пределах бывшей черты оседлости, функционировало большое количество полулегальных хедеров и иешив, которые получали финансовую помощь от образованного в 1922 г. полулегального Комитета раввинов (см. ниже) под руководством главы хасидов Хабада рабби И. И. Шнеерсона (см. Шнеерсон, хасидская династия). В 1924 г. он договорился с представителями Джойнта в СССР о предоставлении ими финансовой помощи на развитие еврейской культуры и религиозного образования. С 1925 г. эта помощь постоянно росла. Помимо Джойнта помощь предоставляли различные религиозные организации за границей, деньги собирали также внутри страны. Так, в 1928 г. Комитет раввинов регулярно передавал деньги хедерам в 22 населенных пунктах и нерегулярно — в 44. По утверждению рабби И. И. Шнеерсона, около 20 тыс. еврейских детей школьного возраста обучались в религиозных школах. Комитет поддерживал в 12 городах иешивы с общим числом учащихся 620 человек. В 1925 г. по инициативе рабби И. И. Шнеерсона в г. Невеле (Ленинградская область) была открыта иешива для подготовки раввинов и шохетов. В 1925–28 гг. ее закончили 48 человек, а в 1928 г. в ней обучалось 65 учеников. Подавляющее большинство религиозных учебных заведений всех типов принадлежало движению Хабад. Работой нескольких иешив руководили митнагдим, в том числе в Минске и Слуцке. В начале 1920-х гг. Хабад организовал иешивы «Тиф’ерет бахурим» (в Москве — под руководством раввина Х. Ланда /1893–1986 гг./, а также в Ленинграде, Минске, Витебске, Невеле), в которых по вечерам обучались молодые люди, в основном студенты. Некоторые религиозные общины отказывались получать помощь от Комитета раввинов из-за того, что им руководили хасиды Хабада, и получали помощь непосредственно от Джойнта, например, еврейская община Одессы. В Одессе функционировало несколько хедеров.

Несмотря на запрет религиозного воспитания, в целом 1920-е гг. оказались наиболее либеральным периодом для религиозной еврейской жизни в СССР. Преследования еврейских общин проводились в основном в районах бывшей черты оседлости по инициативе евсекций и евреев-коммунистов. Положение еврейских религиозных общин и даже религиозных школ было несколько лучше за пределами бывшей черты оседлости, так как в этих районах не действовали евсекции (в Вологде под видом официально зарегистрированной школы действовала талмуд-тора). В 1923 г. Еврейский комиссариат опубликовал распоряжение о реквизиции зданий синагог, в которых предполагалось открыть школы. Обычно закрытию синагог предшествовали «просьбы трудящихся», инспирированные властями. Закрытие синагог наталкивалось на ожесточенное сопротивление верующих. Иногда происходили столкновения с представителями властей. Верующие обращались с протестами в центральные органы власти. В редких случаях таким путем удавалось отстоять синагоги. Так, благодаря протестам раввина Я. Мазе и группы верующих уже готовое решение о закрытии Московской хоральной синагоги было отменено. Но в бывшей черте оседлости Евсекции удавалось добиваться осуществления своих планов. Хотя протесты верующих вынудили правительство Украины отменить решение о конфискации здания Бродской синагоги в Одессе, Евсекция настояла на своем, и в 1925 г. синагога была закрыта. В 1926 г. несмотря на протесты верующих была закрыта хоральная синагога г. Киева, ее здание было отдано под еврейский рабочий клуб. В 1920-х гг. были закрыты центральные синагоги в Витебске, Минске, Гомеле, Харькове, Бобруйске и других городах. Но большинство синагог продолжали функционировать. Так, в 1927 г. на Украине действовали 1034 синагоги и молельных дома, которыми руководили 830 раввинов.

В 1920-х гг. еврейская религиозная община действовала в Москве и оплачивала работу многих служителей культа.

Несмотря на декрет Еврейского комиссариата от 1919 г., запрещавшего существование еврейских общин, различным группам религиозных евреев в 1920-х гг. удавалось во многих населенных пунктах создавать еврейские общины, но под различными названиями. Так, в Витебске в начале 1920 г. был создан Синагогальный комитет, сфера деятельности которого включала в себя еврейское образование, культуру, благотворительную помощь. В г. Себеж Витебской губернии функционировал Еврейский комитет, который руководил синагогами и миквами (см. Микве), выплачивал зарплату раввинам, шохетам, мохелам, помогал бедным (Комитет был закрыт после активных требований со стороны Евсекции). Такие новые общины создавались при содействии Комитета раввинов и получали от него помощь. Зарегистрированная в апреле 1924 г. еврейская община в Гомеле содержала микве, еврейское кладбище, выплачивала жалование трем раввинам, собирала деньги на свои нужды. Подобные общины были во многих населенных пунктах черты оседлости.

За пределами черты оседлости число синагог к концу 1920-х гг. увеличилось по сравнению с 1917 г. В Ленинграде в 1927 г. было 17 синагог и молитвенных домов (в 1917 г. — тринадцать). В РСФСР на 1 октября 1925 г. было зарегистрировано 418 еврейских религиозных общин. В 1927 г. на Урале функционировали одиннадцать синагог и три раввина.

24 октября 1924 г. на собрании учредителей была создана Ленинградская еврейская религиозная община (ЛЕРО) и принят проект устава, а уже 26 января 1925 г. ЛЕРО была зарегистрирована. В ведение новой общины перешли хоральная синагога, Преображенское еврейское кладбище, содержание микв, наем на работу шохетов и даже создание библиотеки религиозной литературы. Председателем правления был избран Л. Гуревич (?–1943), председатель центрального бюро сионистской организации. В 1925 г. руководство ЛЕРО предложило провести Всероссийский религиозный еврейский съезд в Ленинграде, на котором предполагалось избрание центрального органа, который представлял бы еврейское население страны; среди прочих вопросов на съезде планировалось обсуждение проблем благотворительности, религиозного образования для детей, субботнего отдыха, а также отмена ограничений на издание религиозной литературы.

В 1926 г. с разрешения органов советской власти была созвана Раввинская конференция Волынской губернии в г. Коростень, в которой участвовали 50 раввинов (из Волыни и других районов страны). Инициатором проведения конференции был раввин Ш. Кипнис (1883–1977); почетным председателем был избран не присутствовавший на конференции рабби И. И. Шнеерсон. Выступавшие говорили об угрозе безверия и ассимиляции, в связи с чем необходимо укреплять религиозное сознание в еврейской среде и развивать религиозное образование. Предлагалось обратиться к властям с просьбой о прекращении преследований хедеров и иешив. Были приняты решения об объединении еврейских религиозных общин; для осуществления этого был избран исполнительный комитет. Власти были недовольны не только принятыми решениями, но и расширенным составом участников конференции. Сразу же по ее окончании раввин Ш. Кипнис был арестован на несколько недель, а исполнительный комитет фактически распущен.

В Ленинграде, после переезда туда в 1924 рабби И. И. Шнеерсона и его окружения, образовался центр хасидов Хабада, который вел борьбу против ассимиляции и безверия среди евреев, поддерживал сеть религиозных еврейских школ различных типов и помогал создавать новые еврейские общины. Органы советской власти видели в рабби И. И. Шнеерсоне одного из своих основных противников в еврейской среде. В 1927 г. газета «Ленинградская правда» писала о том, что переезд рабби И. И. Шнеерсона в Ленинград вызвал рост интереса к религии «не только со стороны еврейских буржуазных элементов, но и более или менее широких кругов евреев-трудящихся». И. И. Шнеерсон решительно возражал против предстоящего проведения Всероссийского еврейского религиозного съезда, предупреждал, что власти постараются его использовать для того, чтобы вызвать раскол среди раввинов и «создать живую синагогу» (см. ниже). В своем обращении к верующим евреям он призвал отказаться от участия в этом мероприятии, которое «проткнет еврейское сердце». В мае 1927 г. было получено разрешение от центральных властей на проведение съезда, но власти исключили из его программы вопросы благотворительности и религиозного образования, оставив только вопросы ритуала. Руководителям ЛЕРО удалось отстоять в программе съезда только пункт о «богословских курсах для взрослых». Однако из-за ужесточения антирелигиозной политики съезд не был проведен.

В 1920–30-х гг. удалось издать некоторое количество еврейской религиозной литературы. Так, Я. Гинзбург в 1928–29 гг. напечатал в Бобруйске, Минске и Полтаве около 100 тыс. экземпляров молитвенника. Раввин Петрограда Д. Т. К. Каценеленбоген (1848–1931) издал в 1923 г. в государственной типографии «Красный агитатор» талмудический труд «Ма‘ян мэй нефтоах» («Открытый источник»). В 1924 гг. в той же типографии была издана книга Н. Воробьева «Сефер мофтей ха-тева» («Книга чудес природы»). В 1928 г. вышли в свет два номера религиозного журнала «Ягдил Тора» (Слуцк–Бобруйск; под редакцией раввинов Ш. И. Зевина /1890–1978 гг./ и И. Абрамского /1886–1976 гг./). Но в целом власти всячески препятствовали изданию еврейской религиозной литературы. Так, в 1925 г. цензурные органы запретили издание Хаггады пасхальной как «вещи явно вредной».

Уже в 1920-х гг. иудаизм подвергался ожесточенным нападкам; деятели Евсекции требовали от высшего руководства вести по отношению к иудаизму такую же политику, как и к христианству. В 1923 г. активистка Евсекции Мария Фрумкина опубликовала памфлет «Долой раввинов». В 1922 г., во время кампании по изъятию церковных ценностей под предлогом оказания помощи голодающим Поволжья, представители властей были разочарованы результатами изъятого в синагогах, так как в них действительно почти не было изделий из золота. Е. Ярославский опубликовал в газете «Известия» статью «Что можно взять в синагогах», в которой предложил обложить прогрессивным налогом места в синагоге и алият-тора (восхождение к Торе). В хоральной синагоге Петрограда были изъяты все предметы из серебра, в доме омовения при еврейском кладбище было изъято одиннадцать серебряных венков, в Москве в хоральной синагоге были реквизированы 73 серебряных предмета и два предмета из золота. В 1920-е гг. были арестованы многие еврейские служители культа (например, в Гомеле были приговорены к различным срокам заключения 10 шохетов).

Советская власть рассчитывала поставить синагогу на службу себе. После успехов в создании «живой церкви» были попытки создания «живой синагоги». Так, в открытой в 1924 г. в Полтаве синагоге (где женщины молились совместно с мужчинами) в проповедях говорилось о положительной роли трудящихся и отрицательной — еврейской буржуазии; в Минске Евсекция организовала «красную общину» во главе с «красным раввином», который произносил в синагоге коммунистические проповеди; подобные попытки предпринимались и в некоторых других городах. Но подавляющее большинство религиозных евреев было решительно против «живой синагоги», поэтому планы советских властей внести раскол в еврейскую религиозную среду закончились провалом.

Антирелигиозная пропаганда, которую вели евсекции, граничила с кощунством. Например, в 1920-х гг. в Витебске, Минске, Одессе и в других городах на Иом-Киппур проводились «иомкиппурники» с общественными работами, развлекательными шествиями, завершавшиеся, как правило, трапезой в синагогах при возмущении постящихся верующих. Велась кампания против традиционного дня отдыха в субботу. По субботам проводились занятия в еврейских школах; выходной день в учреждениях, где подавляющее большинство работников были евреями, закреплялся за воскресеньем или понедельником. Велась пропаганда против ритуального убоя скота, кашрута, выпечки маццы.

В 1927 г., после ликвидации нэпа, ужесточилась антирелигиозная кампания. 15 июня 1927 г. в Ленинграде были арестованы рабби И. И. Шнеерсон и его секретарь раввин Х. Либерман (1879–1988). Власти, видимо, первоначально предполагали сурово расправиться с арестованными, но под давлением международной общественности были вынуждены смягчить наказание: рабби И. И. Шнеерсон был сослан в Кострому на три года, а раввин Х. Либерман — в Тамбов на три года. Но в результате новой волны протестов рабби И. И. Шнеерсону вместе с семьей и шестью учениками был разрешен выезд за границу.

В антирелигиозной кампании конца 1920-х — 1930-х гг. основная борьба уже велась с вероисповеданиями национальных меньшинств и, в первую очередь, с иудаизмом. В принятой на совещании представителей национальных меньшинств в 1928 г. резолюции еврейский «клерикализм» объявлялся «центром, вокруг которого группируются разнородные антисоветские элементы, сионисты, бундовцы, нэпманы», а синагоги — «клубами барышников, нэпманов и нуворишей». Борьба с религией была законодательно оформлена. В 1929 г. специальными законодательными актами религиозным общинам запрещалось заниматься благотворительностью и религиозным образованием; служители культа были отнесены к прослойке лишенцев и наряду с лишением избирательного права лишались многих социальных прав.

В 1928 г. по распоряжению властей были закрыты иешивы в Невеле, в Полоцке и др. Один из руководителей невельской иешивы Ш. Левитан был арестован и сослан в Сибирь; многие ученики закрытых иешив разбились на группы по 10–15 человек и продолжали обучение нелегально.

Перед празднованием Рош ха-Шана 1929 г. началась всесоюзная антирелигиозная кампания («осенний антирелигиозный поход»), во время которой десятки синагог были закрыты и превращены в еврейские рабочие клубы. На второй день Рош ха-Шана по всей стране был проведен специальный воскресник. В еврейском рабочем клубе в Ленинграде прошел открытый суд над руководителями ЛЕРО (община была вскоре распущена, руководители приговорены к штрафу, а председатель Л. Гуревич — к одному году тюрьмы). В 1929 г. был арестован и осужден на 10 лет тюрьмы раввин Слуцка И. Абрамский. Инспирированные сверху «требования евреев-трудящихся» привели к принятию решений о закрытии Ленинградской хоральной синагоги (17 января 1930 г.), Московской (1 февраля 1930 г.) и многих синагог в других городах. Гонения на религию были несколько смягчены после статьи И. Сталина в газете «Правда» (2 марта 1930 г.) «Головокружение от успехов» с критикой крайностей в проведении коллективизации и излишнего рвения тех, «кто снимает колокола с церквей». Вскоре решениями ВЦИК были отменены десятки постановлений о закрытии церквей, мечетей и синагог (в том числе хоральных синагог в Москве и Ленинграде).

Однако антирелигиозная кампания продолжалась. В 1930 г. были закрыты иешивы в Кременчуге, Харькове, Витебске. В Минске были арестованы многие раввины (в том числе один из руководителей нелегального Комитета раввинов М. Глускин, 1878–1936), обвиненные в контрреволюционной деятельности и клевете на СССР. Арестованные были освобождены после двухнедельного заключения и вынужденного подписания составленного работниками ГПУ письма об отсутствии преследования религиозных евреев в СССР и с протестом против антисоветской пропаганды, которую ведут еврейские организации США и Европы. Преследования привели к самороспуску Комитета раввинов. Руководство Джойнта приняло решение о прекращении финансирования религиозных учебных заведений в новых исторических условиях. Подавляющее большинство полулегальных хедеров и иешив было закрыто. В 1931 г. были закрыты синагоги в Киеве, Одессе, Минске и других городах. В Ленинграде в 1932 г. из 17 синагог и молитвенных домов осталось три.

В 1932 г. в СССР была объявлена антирелигиозная пятилетка, ставившая целью закрытие к 1 мая 1937 г. всех церквей, синагог, мечетей и культовых зданий других религий; предполагалось «изгнать само понятие Бога». В середине 1930-х гг. власти разрешали оставлять одну синагогу в городах, где проживало большое число евреев (например, в Киеве). Хотя преследованиям подвергались все конфессии, синагоги закрывали более интенсивно, чем культовые здания других религий. Так, уже к 1 декабря 1933 г. было закрыто 257 синагог, то есть 57% от существовавших в первые годы советской власти. За этот же период было закрыто 28% православных церквей и 45% мечетей. Коллективные протесты верующих евреев оставались безрезультатными. В ответ на обращение верующих евреев Пензы, протестующих против закрытия синагоги в январе 1933 г., было заявлено, что «синагога в г. Пензе фактически являлась центром группировки исключительно антисоветского торгашеского элемента».

Раввинов преследовали, лишали прописки, их детей выгоняли из институтов; многие были вынуждены уехать в отдаленные регионы страны, а десятки эмигрировали. В середине 1930-х гг. закрытие синагог ускорилось. В конце 1934 г. была закрыта хоральная синагога в Одессе, несмотря на ходатайства верующих к центральным властям.

Атеистическая пропаганда набирала мощь. Стремительно возросло число членов Союза безбожников, созданного в 1925 г. под руководством Е. Ярославского (87 тыс. — в 1926 г., 5,5 млн — в 1932 г.). Членами его к 1929 г. были 200 тыс. евреев. В конце 1920-х — начале 1930-х гг. происходил массовый отход евреев от традиционного уклада жизни. В числе причин этого процесса были массовая миграция евреев в большие города, вовлеченность миллионов евреев в социалистическое строительство и стремление к ассимиляции, во многом из-за страха перед преследованиями со стороны властей. Перепись 1937 г. показала, что у евреев отход от религии больший, чем у представителей других народов. Так, среди группы населения 16 лет и старше из представителей наций христианского вероисповедания 54,5% определили себя как верующие, из мусульманского — 66,2%, а среди евреев — лишь 17,4%.

Союз безбожников выпускал на идиш газету «Эпикойрес», публиковавшую статьи против иудаизма. С 1929 г. по 1939 г. на эту тему было издано 26 книг на русском языке, 52 на идиш. Антирелигиозная борьба велась в различных формах. Так, в 1935 г. в Музее истории религии и атеизма в Ленинграде была открыта выставка, экспонаты которой рассказывали как об испанской инквизиции, так и о никогда не существовавшем в действительности еврейском застенке. В большой тематической выставке «Евреи в царской России и СССР», организованной Государственным музеем этнографии народов СССР в 1939 г., был раздел «Еврейская религия на службе царизма». Органы советской власти и Лига безбожников вели борьбу с такими обычаями и обрядами иудаизма как выпечка маццы, празднование субботы, традиционных праздников и соблюдение Иом-Киппура. С 1929 г. власти стали налагать завышенные налоги на выпечку маццы; частным пекарням, как правило, запрещалось использовать наемную рабочую силу. С 1929 г. посылки с маццой стали отправлять в СССР из различных стран мира, но часто органы власти задерживали посылки. Велась активная кампания против проведения пасхальных седеров. Так, во многих городах Белоруссии антирелигиозные собрания назначались во время Песаха. В 1936–37 гг. гонения на выпечку маццы возросли. 10 февраля 1937 г. Комиссия по вопросам культа при ЦИК СССР запретила всем еврейским религиозным общинам самим выпекать маццу; ее разрешалось выпекать только в государственных пекарнях, что делало ее непригодной для употребления религиозными евреями. Это решение вызвало волну протестов со стороны верующих. Так, в письме протеста пяти членов правления Ленинградской хоральной синагоги И. Сталину, председателю ЦИК М. Калинину и председателю Совнаркома В. Молотову говорилось, что запрет на выпечку маццы «не имеет прецедентов в истории».

Во время большого террора 1937–38 гг. большинство служителей еврейского религиозного культа были репрессированы. В большинстве сохранившихся синагог не было раввинов. Арестованных 4 января 1938 г. раввина Москвы Ш. И. Л. Медалье, председателя правления московской религиозной общины М. Брауде и других обвинили в шпионаже в пользу Польши, в руководстве нелегальной сетью хедеров. В апреле 1938 г. Ш. И. Л. Медалье и несколько других арестованных были приговорены к расстрелу. В 1937–38 гг. в Ленинграде прошли массовые аресты религиозных евреев, в том числе хасидов Хабада; многие из них по делу «Тиф’ерет бахурим». Среди арестованных был и бывший секретарь И. И. Шнеерсона Э. Д. Морозов (1877–1937). В сентябре 1937 г. в Цхинвали (Грузия) были убиты девять хахамов. Аресты продолжались в 1939–41 гг. (среди арестованных в 1939 г. был и раввин Днепропетровска Л. И. Шнеерсон /1878–1944 гг./, см. М. М. Шнеерсон). Продолжалось закрытие немногих оставшихся синагог. В 1937 г., несмотря на протесты верующих, был закрыт молитвенный дом «Ремесленник» в Астрахани. В это время власти назначали председателями правлений синагог людей, далеких от религии, послушно исполнявших чужую волю. В 1938 г. бывший несколько месяцев председателем правления Ленинградской хоральной синагоги М. Гинзбург в письме инспектору по делам культов писал о своей деятельности: «Именно я удалил из синагоги ритуалы: резку птиц, обрезание, венчание, разводы... и прочие атрибуты». В Москве функции раввина хоральной синагоги исполнял не имевший высшего религиозного образования Ш. Чобруцкий.

Неашкеназским общинам (см. Бухарские евреи, Грузинские евреи, Горские евреи) удалось в большей мере сохранить свой национально-религиозный образ жизни. Это объяснялось как особой «восточной политикой» в 1920-х гг., в рамках которой советские власти избегали оскорблять религиозные чувства местного населения, так и приверженностью неашкеназских общин к традиционному укладу жизни и стремлением сохранить его. Так, в конце 1930-х гг. в Грузии функционировало около 30 синагог.

По окончании гражданской войны власти ужесточили преследования в отношении большинства сионистских организаций и движений, за исключением Хе-Халуц СССР, легализованного в 1923 г., и членов левого крыла По‘алей Цион, стоявших на позициях территориализма и образовавших в 1919 г. Еврейскую коммунистическую партию По‘алей Цион.

В 1922–23 гг. периодически проводились аресты членов различных сионистских партий и движений, инициаторами которых часто были местные отделения Евсекции. Так, в январе 1922 г. в Харькове были арестованы участники конференции Хе-Халуц России и Украины (выпущены после восьмидневного заключения). В июне прошли массовые аресты участников движения в Гомельской губернии, а в июле — в Москве. В августе 1922 г. в Киеве состоялся открытый процесс над 30 членами партии Це‘ирей Цион, обвиненными в проведении противозаконного съезда и в «отвлечении внимания трудящихся масс... уговорами, что полное удовлетворение их жизненных нужд может быть достигнуто только путем создания национально-буржуазного государства в Палестине». 12 человек были приговорены к двум годам тюрьмы. В сентябре 1922 г. прошли аресты среди членов левых сионистских организаций на Украине.

В 1923 г. руководство Хе-Халуца вступило в переговоры с представителями властей о легализации организации. После длительных переговоров, несмотря на сопротивление Евсекции, Хе-Халуц был легализован (см. Советский Союз. Евреи в Советском Союзе в 1922–41 гг. Деятельность Евсекции). Советские власти легализовали организацию, признавая, что трудовые хозяйства Хе-Халуца являются коммунами, а также надеясь вызвать раскол среди членов Хе-Халуца. Свою роль сыграло и то, что некоторые руководители страны симпатизировали сионизму. Так, председатель ОГПУ Ф. Дзержинский в 1923 г. писал: «Программа сионистов нам не опасна, скорее наоборот, считаю ее полезной... Мы должны ассимилировать только самый незначительный процент». Он был против арестов сионистов и заявил по поводу массовых арестов в 1924 г.: «...думаю, столь широкие преследования сионистов не приносят нам пользы ни в Польше, ни в Америке. Ведь мы принципиально могли быть друзьями сионистов».

В сентябре 1923 г. противоречия между сионистской программой и условиями советской легальности привели к расколу Хе-Халуца на две организации: «Гехалуц СССР» и Национально-трудовую организацию Хе-Халуц, существовавшую нелегально.

Преследования сионистских организаций, не признанных властями, не прекращались. В ноябре 1923 г. в Слуцке (Белоруссия) состоялся процесс над пятью членами молодежной сионистской организации «Кадима», руководитель которой Ж. Некрич был приговорен к году лишения свободы. В марте 1924 г. были арестованы члены Центрального сионистского бюро во главе с Э. Чериковером (см. И. Чериковер) и приговорены к различным срокам ссылки. Лишь благодаря многочисленным ходатайствам в стране и за рубежом и главным образом помощи председателя Политического Красного Креста Е. Пешковой (о ней см. М. Горький) ссылка в Среднюю Азию была им заменена высылкой за границу. В 1924–26 гг. часто удавалось добиться изменения приговора на высылку из страны. В ночь на 2 сентября 1924 г. почти во всех населенных пунктах Украины, где проживали евреи, были проведены аресты членов различных сионистских организаций: Еврейской всероссийской организации сионистской молодежи (ЕВОСМ), Национально-трудовой организации Хе-Халуц, Хе-Хавер, Федерации сионистских демократических обществ (Дрор). Было арестовано около трех тысяч человек (большинство выслано из страны). По данным ОГПУ, в 1924 г. велось 12 «агентурных групповых разработок» сионистских организаций, по которым проходили 372 человека, и 986 «одиночных агентурных дел».

В январе 1925 г. прошла волна арестов сионистов, в основном членов молодежных организаций, в Москве, Ленинграде, Екатеринославе, Ростове, Бахмуте и других городах. Так, в Ленинграде было арестовано около 40 сионистов (в том числе председатель Хе-Хавера И. Виленчик, заместитель председателя И. Глюкман (1902–?, с 1925 г. в Эрец-Исраэль) и восемь членов хе-Халуца СССР, проходивших хахшару в трудовой артели «Амаль». Многим арестованным наказание было заменено высылкой из страны.

Продолжались попытки добиться от советских властей прекращения репрессий (о переговорах с Г. Чичериным в Германии см. Сионизм. Сионистское движение в отдельных странах. Россия — Советский Союз). В мае 1925 г. два известных русских сиониста — профессор Московской консерватории Д. Шор и инженер И. Рабинович (1887–1971) направили в ЦИК СССР письмо с просьбой прекратить репрессии против сионистов, разрешить преподавание иврита и свободу эмиграции в Эрец-Исраэль. Они вели переговоры с членом Президиума ЦИК П. Смидовичем, закончившиеся безрезультатно. В 1925 г. прошла новая волна арестов в Москве, Харькове и в Белоруссии.

В 1926 г. власти приступили к ликвидации всех сионистских движений, легальных и нелегальных. На принятие этого решения повлияло ужесточение политической обстановки в стране, особенно после смерти Ф. Дзержинского. Резко сократилось число приговоров, замененных высылкой из страны. Уже в 1925 г. начальник секретного отдела ОГПУ Г. Дерибас требовал не высылать за границу сионистских активистов, чтобы это не стало «серьезным стимулом для усиления сионистской работы». В Ленинграде 1 марта 1926 г. был арестован 21 участник конференции ЕВОСМ (см. выше), а организаторы конференции М. Вайсберг (1901–44) и А. Сохнин были приговорены к тюремному заключению, остальные отправлены в ссылку. 16 марта в Москве было арестовано около 100 сионистов, среди них И. Рабинович (сослан на три года в Казахстан). В апреле было арестовано около 100 сионистов в Подолии и около 50 в Одессе. В июне в Москве во время новой волны арестов были арестованы руководители хе-Халуц СССР во главе с Д. Пинесом (1900–61 гг.; приговорен к трем годам ссылки). Новая волна арестов 1927 г. привела к ликвидации многих хозяйств хахшары Национально-трудового Хе-Халуца.

Евсекции и органы безопасности целенаправленно раскалывали халуцианские хозяйства изнутри. Осенью 1927 г. Комзет издал указ, запрещавший общим собраниям еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных коллективов принимать в свои ряды новых членов. ОГПУ стал направлять в еврейские хозяйства своих агентов, в хозяйствах стали создаваться коммунистические ячейки. Путем давления и после ряда арестов некоторых членов хозяйств заставили выступить с обвинениями против своих товарищей. Обстановка массовых арестов, невозможность выезда в Эрец-Исраэль, активная деятельность ОЗЕТа и Комзета по созданию еврейских сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ных поселений способствовали отходу от сионизма некоторых членов левых сионистских движений.

В 1928 г. были ликвидированы последние остатки легальных сионистских организаций (см. ниже). На решение об окончательной ликвидации левых сионистских движений повлияло стремление властей создать еврейскую автономию на Дальнем Востоке. В 1928–30 гг. ОГПУ продолжало проводить массовые аресты сионистов. Так, в феврале 1928 г. прошли аресты в Ленинграде, в июне — Подолии и Волыни. В 1929 г. были арестованы члены ЦК Национально-трудового Хе-Халуца И. Каганович, К. Левин, И. А. Гуревич (?–1943 гг.; с 1924 г. был председателем Центрального бюро сионистской организации).

С начала 1930-х гг. сионистское движение в России прекратило свое существование, хотя подпольно продолжали действовать некоторые группы. Так, в сентябре 1934 г. были арестованы члены ЦК партии Це‘ирей Цион во главе с Э. Рахлиным. Среди жертв большого террора 1937–38 гг. оказались многие из бывших членов сионистских движений. В 1937 г. в Ленинграде были арестованы 13 активистов По‘алей Цион и Хе-Халуц по обвинению в создании подпольной сионистской организации, хотя многие из них даже не были знакомы друг с другом; 9 октября 1937 г. их приговорили к различным срокам лишения свободы: по 10 лет тюрьмы получили Э. Гершензон (1882–?) и М. Герчиков (1904–?). В феврале 1937 г. в Проскурове (см. Хмельницкий) был арестован член ЦК партии Це‘ирей Цион Б.-Ц. Гинсбург (?–1937), продолжавший поддерживать связь с группами движения. В 1938 г. Е. Пешкова сообщила, что Политический Красный Крест продолжает оказывать помощь тысячам сионистов, находящимся в тюрьмах и ссылках (о преследованиях членов различных сионистских партий и движений в областях, присоединенных к СССР в 1939–40 гг., см. ниже).

В 1920-х гг. советские власти проводили политику удушения еврейской культуры, ликвидацию или советизацию учреждений еврейской культуры даже на русском языке, тотальный запрет языка иврит и насаждение идиш. Так, подвергавшийся постоянным нападкам Евсекции Институт высших еврейских знаний (созданный в 1919 г. в Петрограде) был в 1925 г. закрыт после безуспешных попыток Евсекции превратить его в обычное советское учебное заведение.

В системе школьного образования советские власти продолжали руководствоваться указом Наркомпроса от 30 августа 1919 г., запрещавшим преподавание иврита во всех учебных заведениях (см. ниже). В 1926 г. молодежные сионистские движения проводили кампанию обращения школьников к высшим органам советской власти с просьбой об издании декрета, разрешающего преподавание иврита и литературы на иврите. В решениях Главбюро Украины говорилось, что «эти обращения представляют собой попытку подрыва еврейской советской школы и замены ее древнееврейской националистической».

В 1-й половине 1920-х гг. с огромным трудом удалось добиться издания нескольких книг на иврите. До 1926 г. в Москве ставил спектакли театр «Габима» (см. «Хабима»), подвергаясь ожесточенным нападкам со стороны Евсекции; в 1926 г. театр выехал на зарубежные гастроли и не вернулся в СССР. С 1928 г. в СССР не было выпущено ни одной книги на иврите. Писатели и поэты нелегально передавали для публикации свои произведения в Эрец-Исраэль. Во 2-й половине 1920-х гг. в Ленинграде существовала группа писателей и поэтов, писавших на иврите (Х. Ленский, И. Матов, /1901–?/, Ш. Сосенский /1903–57/, Н. Шварц /1888–1938? гг./). В апреле 1927 г. группа собиралась провести вечер писателей, пишущих на иврите, но власти запретили его проведение, а в октябре–ноябре 1927 г. многие члены группы были арестованы и приговорены к различным срокам заключения. И. Матову и Ш. Сосенскому ссылка была заменена высылкой за границу, Н. Шварц был вскоре освобожден. В 1934 г. все члены группы были арестованы и приговорены к различным срокам заключения; так, Х. Ленский был приговорен к пяти годам тюрьмы.

В конце 1920-х гг. власти решили поставить под свой полный контроль все научные учреждения. Известный советский историк М. Покровский выдвинул тезис — «...период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит до конца». Во 2-й половине 1920-х гг. в Ленинграде начала работать комиссия во главе с Ю. Фигатнером (1889–1937), которая осуществляла чистку Академии наук; аналогичную работу осуществляла комиссия по обследованию политического состояния еврейских организаций города. В газете «Трибуна» публиковались статьи с нападками на Общество для распространения просвещения между евреями в России (ОПЕ) и Еврейское историко-этнографическое общество. После однодневной проверки комиссией, не имевшей в своем составе ни одного специалиста, Еврейское историко-этнографическое общество было закрыто в декабре 1929 года. В 1930 г. перестал выходить журнал «Еврейская старина», издававшийся Еврейским историко-этнографическим обществом. В декабре 1929 г. было закрыто ОПЕ. Коллекции музея, библиотеки обоих обществ и архивы были частично переданы еврейским научным учреждениям Киева, Минска, Одессы, а частично утрачены. Борьба с «буржуазной» академической наукой привела к закрытию многих кафедр востоковедения. В 1930 г. иврит был исключен из учебных программ университетов.

Если в 1920-х — начале 1930-х гг. советские власти способствовали развитию образования на идиш, то в 1933–34 гг. политика властей в области развития национальных культур резко изменилась. Выступая на 17 съезде ВКП(б) в 1934 г., И. Сталин призвал к борьбе с уклонами в национальном вопросе. Закончилась политика украинизации и белорусизации, в рамках которой в этих республиках поощрялось создание еврейских школ на идиш. Усиливающийся великодержавный шовинизм привел к вытеснению национальной школы и замене ее русской. В РСФСР, где евреи были более ассимилированы, закрытие еврейских школ произошло быстрее, чем на Украине или в Белоруссии. Так, в середине 1930-х гг. в Ленинграде осталась только одна еврейская школа (директор — известный фольклорист З. Киссельгоф, 1884–1939), но преподавание в ней велось на русском языке. К 1938 г. в РСФСР (за исключением Еврейской автономной области) были ликвидированы все еврейские школы, а на Украине и в Белоруссии осталось всего несколько таких школ (просуществовали до начала советско-германской войны 1941–45 гг.).

Большой террор (1936–39 гг.)

Утверждение неограниченной диктатуры И. Сталина в СССР сопровождалось небывалым по размаху террором, направленным в первую очередь против старой гвардии большевизма и всей правящей партии. В результате этого террора созданная В. Лениным коммунистическая партия была фактически уничтожена и заменена новой, носившей старое название, но отличавшейся от прежней и социальным составом, и идеологией, и своими социально-политическими тенденциями. Новая партия представляла собой послушное орудие и главный инструмент тоталитарной диктатуры Сталина. Было уничтожено целое поколение коммунистов, принимавших участие в революции и гражданской войне. Затем террор обратился и против следующего поколения, выдвинувшегося уже в советское время.

Жертвами террора, помимо членов компартии, стали многочисленные представители всех слоев советского общества — рабочие, крестьяне, интеллигенты (в том числе такие писатели и поэты, как И. Бабель, Б. Лившиц, О. Мандельштам). Поскольку евреи в предшествующие годы заняли видное место в экономической, научной и культурной жизни СССР, а также в партийно-государственном аппарате, их доля среди жертв сталинского «большого террора» оказалась чрезвычайно велика. Среди старых большевиков с дореволюционным партийным стажем процент евреев был заметно выше, чем в компартии вообще; этот процент соответственно уменьшался в более молодых поколениях коммунистов. Истребление старшего поколения привело к гибели почти всех евреев-коммунистов, игравших сколько-нибудь значительную роль в компартии — как в ее центральных, так и местных организациях. Евреи составляли от половины до двух третей подсудимых на московских показательных процессах — «троцкистско-зиновьевского центра» и «параллельного троцкистского центра». На процессе так называемого антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра (август 1936 г.) были приговорены к расстрелу 15 человек, в том числе Г. Зиновьев, Л. Каменев, Е. Дрейцер, И. Рейнгольд, Э. Гольцман, Фриц-Давид (И.-Д. Круглянский), М. Лурье, Н. Лурье.

На процессе так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра (январь 1937 г.) в числе приговоренных к расстрелу были Я. Дробнис (1891–1937), Я. Лившиц (1896–1937), Л. Сосновский (1886–1937), М. Богуславский (1886–1937), Б. Норкин (1895–1937), Г. Пушин (1896–1937). Приговоренные к 10 годам заключения К. Радек и Г. Сокольников были убиты в тюрьме уголовниками. В числе военачальников, расстрелянных по делу так называемой антисоветской троцкистской военной организации (июнь 1937 г.), были командарм 1-го ранга И. Якир и комкор Б. М. Фельдман (1890–1937). Я. Гамарник покончил жизнь самоубийством.

На процессе так называемого антисоветского правотроцкистского блока к расстрелу вместе с другими видными большевиками были приговорены А. Розенгольц (1889–1938), В. Максимов-Диковский (1900–38), И. Зеленский (1890–1938). Расстрелян был и Г. Ягода, подготовивший процесс Зиновьева-Каменева; судьбу расстрелянных коммунистов разделил и беспартийный врач Л. Левин. На этом процессе прокурор А. Вышинский издевался над подсудимым А. Розенгольцем, жена которого, выросшая в религиозной семье, зашила в одежду ожидавшего ареста мужа бумажку с отрывком из Псалмов в тщетной надежде, что слова Писания смогут охранить обреченного.

Репрессиям подверглось большинство иностранных коммунистов, нашедших в СССР политическое убежище от преследований фашистских и реакционных режимов. Некоторые из этих коммунистов были евреями, но это не помешало обвинить их в шпионаже в пользу нацистской Германии. Одному из таких евреев-коммунистов следователь говорил, что еврейские беженцы — это агенты Гитлера за границей. Против арестованных выдвигались фантастические обвинения. Так, по свидетельству А. Кестлера, его родственник, немецкий коммунист, работавший врачом в Республике немцев Поволжья, был обвинен в том, что по заданию иностранной разведки прививал больным сифилис. Один из друзей Кестлера, физик А. Вайсберг, был арестован в 1937 г., обвинен в подготовке покушения на Сталина и Кагановича, а после подписания советско-германского пакта (см. ниже) был выдан гестапо. Жертвами сталинского террора стали руководители польской компартии евреи А. Варский, Г. Валецкий, Ю. Ленский (см. Коммунизм. Евреи и коммунизм в странах Восточной Европы), лидер компартии Венгрии Б. Кун, видный немецкий коммунист Г. Нейман (1903–37) и многие другие деятели международного коммунистического движения. Еще в 1934 г. был репрессирован лидер коммунистов Эрец-Исраэль И. Бергер-Барзилай. В 1937–38 гг. репрессии обрушились на коммунистов, сражавшихся против фашизма в Испании, в том числе и на сталинского эмиссара при испанской компартии М. Кольцова. Не пощадил террор и беспартийных эмигрантов. Так, в 1936 г. был арестован завсектором Института еврейской пролетарской культуры в Киеве М. Эрик, эмигрировавший в Советский Союз из Польши.

Всего в 1936–38 гг. в СССР было репрессировано не менее пяти миллионов человек. Из 670 лиц, расстрелянных в годы «большого террора», имена которых приводятся в 1-м выпуске осуществляемого научно-информационным и просветительским центром «Мемориал» издания «Расстрельные списки» (М., 1993 г.), около четверти (167 человек) — евреи. Точное число евреев среди жертв «большого террора» может быть установлено лишь будущими исследованиями историков, однако не вызывает сомнений тот факт, что евреи были одной из тех национальных групп, которые понесли самые большие потери в результате террора 1936–38 гг. Поколение партийных работников, носителей революционных и интер­националистических традиций компартии, уступило место новым лицам, целиком обязанным своим возвышением Сталину и его подручным. Это были люди, не имевшие революционного опыта, в массе своей малообразованные и склонные к примитивному русскому национализму. Они были естественными носителями антисемитизма, который именно с периода «большого террора» стал все более характеризовать политику сталинского режима. До вступления СССР во 2-ю мировую войну антисемитизм выражался прежде всего в постепенном оттеснении евреев на задний план не только в партийно-государственном аппарате, но и практически во всех сферах общественной жизни.

Антисемитские тенденции начали проявляться в политике Сталина еще в период становления его диктатуры и борьбы с левой оппозицией в компартии (подробнее см. И. Сталин). Компетентные исследователи еврейского вопроса в СССР (например, Г. Аронсон) отмечали некоторые признаки антисемитизма уже в первых инсценированных Сталиным судебных процессах — так называемом Шахтинском деле (1928 г.), деле Промпартии (1930 г.) и процессе меньшевиков (1931 г.). За роспуском Евсекции последовали массовые репрессии еврейских коммунистов и «попутчиков», обвинявшихся в националистическом уклоне. Во 2-й половине 1930-х гг. ясно обнаружилось стремление власти в ходе ликвидации «врагов народа» изгнать евреев из партийно-государственного аппарата и положить конец всяким попыткам дать в рамках коммунистической идеологии и практики выражение еврейским национальным чаяниям. Еврейский народ подвергся быстрой насильственной ассимиляции, которая по замыслам власти должна была подорвать основы его национального существования. Был нанесен сокрушительный удар по идеологии еврейских коммунистов, которая базировалась на искусственной концепции «еврейской социалистической народности», изолированной от мирового еврейства, и пыталась культивировать некий коммунистический суррогат территориализма. На еврейских коммунистов обрушились жестокие репрессии. В годы «большого террора» были репрессированы почти все сколько-нибудь заметные деятели советской еврейской общественности, журналистики, науки и культуры. Еврейских коммунистов постигла та же судьба, что и представителей всех других еврейских национальных общественных и политических течений, к разгрому которых проводники «диктатуры пролетариата на еврейской улице» были непосредственно причастны. Репрессиям подверглись как немногочисленные среди работавших на «еврейской улице» старые большевики, так и выходцы из других еврейских партий, ставшие после революции коммунистами (см. Социализм еврейский). Среди жертв «большого террора» оказались старый большевик Ш. Диманштейн, бывший видный член партии сионистов-социалистов М. Литваков, бывшие деятели Бунда А. Вайнштейн, Я. Левин (1888–1938), М. Рафес, Мария Фрумкина; руководители Еврейской автономной области (см. Биробиджан) И. Либерберг (1897–1937) и М. Хавкин (1897–193?); деятели Евсекции и публицисты Ш. Агурский, А. Чемерисский, А. Мережин (1880–1937), А. Волобринский (1900–37); историки А. Киржниц (1888–1938), Г. Фридлянд (1897–1937); писатели М. Кульбак, И. Харик; музыковед Н. Д. Бернштейн (1876–1938), автор книги «Древнееврейская музыка» (СПБ., 1905 г.), историк еврейскую литературы И. Цинберг и многие другие.

Резко сократилось число публикаций на идиш; из библиотек изымались книги опальных авторов, посвященные истории еврейского рабочего движения. Еврейские научные институты при Академиях наук Белоруссии и Украины были подвергнуты «реорганизации» (фактически ликвидированы, см. Историография. Историография российского еврейства). На территории СССР была запрещена деятельность зарубежных еврейских организаций — Джойнт, ОРТ; закрыты органы, занимавшиеся еврейским землеустройством — Комзет и ОЗЕТ.

Вместе с тем антиеврейские меры в этот период еще не носили характера особой национальной дискриминации. Некоторые евреи, уцелевшие в годы «большого террора», продолжали занимать видные посты в государственном и партийном аппарате (например, Л. Каганович, М. Литвинов, С. Лозовский и др.). Однако уничтожение большинства старых большевиков и фактическая чистка партийного и государственного аппарата от евреев подготовили почву для сближения СССР с гитлеровской Германией.

Советско-германское сближение и его последствия

Изменение государственной политики по отношению к евреям; аннексия Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии, Северной Буковины. Подписание советско-германского пакта о ненападении (23 августа 1939 г.) и позиция «нейтралитета», занятая СССР в войне между «империалистическими державами», сопровождались полным прекращением критики нацизма в советских средствах массовой информации. Подписанию пакта предшествовала замена М. Литвинова В. Молотовым на посту наркома иностранных дел и чистка аппарата Наркоминдела от евреев. Выступая в Верховном Совете с докладом о внешней политике СССР (октябрь 1939 г.), Молотов осудил «правящие круги Англии и Франции», ведущие войну против гитлеризма; эту войну он назвал не только бессмысленной, но и преступной. Одним из проявлений дружественного нейтралитета по отношению к нацизму стало систематическое замалчивание в СССР гитлеровской антиеврейской политики, в том числе и зверств нацистов по отношению к еврейскому населению оккупированной Польши. Это замалчивание привело к тому, что большинство евреев в СССР плохо представляло себе опасность, грозившую им со стороны нацистской Германии. Все же слухи о происходящем в странах, оказавшихся под властью нацистов, доходили и до евреев СССР.

Политика идейного примиренчества по отношению к гитлеризму создавала благоприятные условия для развития антисемитизма. Хотя в 1939–41 гг. явных проявлений антисемитизма в СССР не было, политика властей характеризовалась своеобразным «асемитизмом»: полным игнорированием всего, что касалось положения евреев. В этот период началось замалчивание гитлеровской политики истребления евреев, которое стало характеризовать советскую пропаганду в годы советско-германской войны (1941–45).

Непосредственным результатом советско-германского соглашения был 4-й раздел Польши и присоединение к СССР обширных территорий Западной Украины и Западной Белоруссии (сентябрь 1939 г.) с их многочисленным еврейским населением. В 1940 г. к СССР были присоединены страны Прибалтики (Латвия, Литва, Эстония), а также Бессарабия и Северная Буковина. В результате этих аннексий еврейское население СССР, составлявшее, согласно переписи 1939 г., более трех миллионов человек, значительно увеличилось и достигло около 5,25 млн человек.

Евреи составляли 5–10% населения присоединенных территорий; в некоторых местностях, особенно в городах, еврейское население было особенно многочисленным. Большинство этих евреев говорило на идиш и обладало развитым национальным самосознанием. В этой части Восточной Европы существовало сильное сионистское движение (см. Сионизм, Сионистское движение в отдельных странах); значительным влиянием пользовался также Бунд. Существовала разветвленная система еврейского образования (школы — традиционные и светские — с преподаванием на иврите и идиш, крупные иешивы и т. д.), еврейская периодическая печать на еврейском и других языках; здесь работали еврейские писатели и деятели искусств, ряды которых пополнились беженцами из Варшавы и других городов Западной Польши.

Еврейское население бывших польских территорий, отошедших к СССР, в своем большинстве приветствовало советские войска, видя в них спасителей от немецкого нашествия, об ужасах которого рассказывали многочисленные беженцы из Западной Польши. Советский режим обеспечивал евреям по крайней мере физическое выживание. Евреи присоединенных к СССР областей готовы были принять и новый социально-экономический строй, несмотря на трудности, которые он им нес. Социально-экономические условия жизни евреев этих территорий под властью Польши напоминали быт евреев черты оседлости в царской России. В составе еврейского населения преобладали мелкие торговцы, ремесленники и рабочие мелких предприятий. Антисемитская экономическая политика правящих кругов Польши в предвоенный период привела к искусственному сохранению этих особенностей социальной структуры еврейства, к дальнейшей пауперизации и пролетаризации евреев. Доступ еврейским рабочим в крупные, а отчасти и средние промышленные предприятия (даже принадлежавшие евреям) был весьма затруднен.

После присоединения Западной Украины и Западной Белоруссии к СССР власти немедленно начали насаждать там советскую социально-экономическую систему с почти полным уничтожением мелкого частного предпринимательства. Хотя формально меры, ограничивавшие экономическую деятельность евреев в Польше, были отменены, массе еврейского населения были предоставлены лишь скудные возможности добывания средств к существованию. Так, формально евреи получили возможность поступать на работу в государственные и кооперативные предприятия и учреждения; практически для бывших торговцев как «бывших буржуа» в большинстве случаев этот путь был закрыт. «Буржуазное происхождение» затрудняло получение работы и значительной части еврейской интеллигенции. Дополнительным препятствием к приему еврейских интеллигентов на работу в государственный аппарат новой власти был аргумент (вернее — предлог) о недостаточном знании украинского и белорусского языков.

В культурной жизни еврейства новоприсоединенных областей ситуация была еще сложнее. В первое время наблюдалось некоторое оживление еврейской культурной жизни. Хотя система еврейских школ, существовавшая в межвоенный период в Польше, была ликвидирована, однако в числе спешно созданных советских школ в первые месяцы было немало школ с преподаванием на идиш (иврит с самого начала оказался под запретом). Еврейские актеры, главным образом беженцы из Западной Польши, организовали во Львове и Белостоке театральные коллективы, получившие статус государственных театров. На радио были введены передачи на идиш. Художникам предоставлялись помещения для выставок, писателям — возможность организации национальных секций в рамках общего писательского объединения. Однако с первых же недель власти активно препятствовали развитию системы еврейского образования: учителям запрещалось предлагать родителям записывать детей в еврейские школы. Согласно данным минской и киевской еврейской прессы (осень 1940 г.), в школах с преподаванием на идиш обучалось в то время в Западной Белоруссии 2,7%, а на Западной Украине — 3,9% еврейских детей. Поэт З. Аксельрод, предложивший родителям обратиться к властям с просьбой не закрывать еврейские школы в Минске, был обвинен в «еврейском национализме». Впоследствии он вместе с поэтом Э. Каханом (1909–44) протестовал против закрытия последней в Вильнюсе газеты на идиш «Вилнер эмес» (1941 г.); оба были немедленно арестованы (З. Аксельрода расстреляли, Э. Кахана после нападения Германии на СССР освободили, погиб на фронте).

Число школ с преподаванием на идиш резко сократилось за период 1939–41 гг.; большинство из них было переведено на преподавание на украинском и белорусском языках. Еврейские библиотеки перестали существовать как самостоятельные учреждения; из них изымались неугодные режиму книги.

Советские власти проводили активную антирелигиозную пропаганду, закрывали синагоги, арестовывали раввинов, запрещали продажу молитвенников и предметов культа. Евреев заставляли работать в субботние и праздничные дни. Особенно жестоким гонениям подвергались хасиды. Лишь Литва сохраняла некоторое время независимость и служила убежищем для около двух тысяч учителей и учащихся иешив, которые переехали в Вильнюс; Джойнт обеспечивал их жильем, пищей и одеждой. Туда же переехала значительная часть активистов молодежных сионистских движений, части из них удалось перебраться оттуда в Эрец-Исраэль. К концу октября 1939 г. в Вильнюсе и его окрестностях было уже около 100 тыс. еврейских беженцев, около 2250 из них перебрались в Турцию через Москву и Одессу при посредничестве советского общества «Интурист», которое требовало оплаты своих услуг в иностранной валюте. Британская Белая книга 1939 г. блокировала возможности алии.

Общественно-политические условия на присоединенных к СССР территориях быстро становились тождественны тем, которые господствовали на всей территории СССР. Еврейская община была лишена статуса публично-правовой организации. За упразднением еврейских общин последовал роспуск всех еврейских общественных организаций: кооперативных банков, ссудо-сберегательных товариществ, молодежных, спортивных и культурных обществ, ОРТа, представительства Джойнта и других. Все политические партии (еврейские и нееврейские) были запрещены. Коммунистическая партия Польши (в ее состав входили компартии Западной Украины и Западной Белоруссии) была распущена Сталиным в 1938 г., ее руководство было подвергнуто репрессиям. Лишь постепенно на присоединенных территориях была создана система организаций коммунистической партии СССР. Очень скоро после установления новой власти начались аресты видных деятелей некоммунистических партий. В еврейской среде первыми жертвами этих репрессий стали деятели Бунда; затем начались аресты членов различных сионистских партий. Как правило, арестованных отправляли в тюрьмы и лагеря на старой (до 1939 г.) территории СССР. Имеются сведения о том, что отдельные сионисты были освобождены из заключения после того, как подписали обязательство о лояльном отношении к режиму. Однако на работу их не принимали. В первые месяцы советской оккупации были арестованы и депортированы в лагеря многие беженцы из Западной Польши (см. ниже). Весной 1941 г. были проведены массовые аресты «буржуазных элементов» — евреев и неевреев, религиозных деятелей и бывших членов еврейских социалистических и сионистских партий.

При формировании кадров администрации и формально избираемых «представительных» органов — советов всех уровней — осуществлялась дискриминация в отношении евреев. Они не получили в этих органах представительства, соответствующего их доле в составе населения. Так, из 1,7 тыс. депутатов так называемого Народного собрания Западной Украины, открывшегося во Львове 1 октября 1939 г. и санкционировавшего присоединение Восточной Галиции к СССР, евреев было не более 20, несмотря на значительно более высокую долю евреев в составе населения. Иногда власти рекомендовали избирателям снять кандидатуры евреев и заменить их украинцами. Во Львове, где евреи составляли 30% населения, в состав городского совета, насчитывавшего 160 членов, были избраны всего два еврея. В Западной Белоруссии эта тенденция была менее выражена: из 926 депутатов Народного собрания Западной Белоруссии евреев было 72 (7,7%). Эта разница, возможно, объясняется тем, что националистические настроения среди украинцев были сильнее, чем среди белорусов. Среди 53 депутатов от Западной Украины и Западной Белоруссии, избранных в марте 1940 г. в Верховный Совет СССР, не было уже ни одного еврея.

Невозможность для тысяч беженцев найти в новых условиях работу была одной из главных причин решения многих из них вернуться в оккупированную нацистами Польшу. Такое — зачастую отчаянное — решение принимали не только деклассированные лица из бывших торговцев и ремесленников, но и некоторые польские коммунисты и другие беженцы, потерявшие всякую надежду выжить в советских условиях. Внезапная девальвация польского злотого (декабрь 1939 г.), а затем полное изъятие из обращения польской валюты послужили еще одним толчком к этому трагическому возвращению. Многие беженцы просто оказались без всяких средств существования. Другие боялись оказаться навсегда отрезанными от своих семей, оставшихся в Западной Польше. Положение еще более обострилось, когда в конце 1939 г. беженцы были поставлены перед выбором — принять советское гражданство или вернуться на старые места проживания.

29 ноября 1939 г. все лица, проживавшие на присоединенных к СССР территориях в момент официального включения Западной Украины и Западной Белоруссии (1–2 ноября 1939 г.), были объявлены советскими гражданами. Беженцы также могли стать советскими гражданами, хотя и с ограничениями места проживания и свободы передвижения. Для регистрации беженцев были созданы специальные комиссии НКВД (апрель-май 1940 г.); большинство беженцев заявило о желании вернуться домой. Некоторые из них пытались зарегистрироваться в соответствующих германских комиссиях, которые, однако, отказывались регистрировать евреев. Массовая переброска евреев (с уничтожением значительной части их в пути на территорию, занятую советскими войсками), рассматривалась германскими властями как существенный элемент их антиеврейской политики в период, предшествовавший «окончательному решению». 20 сентября 1939 г. главное командование вермахта (ОКВ) издало приказ о недопущении евреев-беженцев обратно на территорию, оккупированную германскими войсками. Однако это решение вызвало противодействие с советской стороны.

В первые недели после 17 сентября 1939 г., когда Красная армия вступила в Западную Украину и Западную Белоруссию, советские войска, как правило, не мешали переходу беженцев на советскую сторону. Но к концу октября граница была закрыта. В городках и деревнях близ границы стали проводить облавы в поисках людей, сумевших перебраться на советскую сторону. Пойманных отсылали обратно в «область государственных интересов Германии», как стала именоваться Западная Польша на советских картах. По пытавшимся перейти границу на советскую сторону советские пограничники открывали огонь, а немцы стреляли по тем, кто пытался вернуться. На «ничьей земле» оказались тысячи беженцев, многие из них погибли от холода и истощения. Впоследствии для беженцев время от времени открывали советскую границу, но затем снова закрывали, а беженцев, которым все же удавалось «нелегально» перейти границу, выдворяли на немецкую сторону или отправляли в советские места заключения. К концу 1939 г. под предлогом борьбы со шпионажем в СССР были изданы специальные постановления об уголовном преследовании за нелегальный переход границы и об обязанности населения оказывать властям всяческое содействие в борьбе с нарушителями границы.

В то же время немцы выдворяли евреев на советскую территорию, угрожая изгоняемым расстрелом в случае возвращения. Лишь части этих евреев удалось, преодолев сопротивление советских пограничников, перейти на советскую территорию, где многих из них тут же арестовывали. Изгнание евреев на советскую территорию германские власти подводили под соглашение об обмене населением между частями Польши, перешедшими в «зону государственных интересов» Германии и СССР; такой обмен был намечен еще в секретном протоколе, приложенном к советско-германскому соглашению о дружбе и границе (28 сентября 1939 г.). 16 ноября 1939 г. в Москве было заключено соглашение «Об эвакуации украинского и белорусского населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов Германии, и немецкого населения с территорий бывшей Польши, отошедших в зону государственных интересов СССР». В тексте соглашения говорилось об эвакуации (с запада на восток) «граждан украинской, белорусской и румынской национальностей», причем оговаривалось, что эвакуации подлежат лишь те лица, в отношении принятия которых имеется согласие соответствующей стороны. Германские власти пытались воспользоваться этим соглашением для отправки на советскую сторону евреев, регистрируя их как украинцев или белорусов «иудейской веры», однако советские власти отказывались принимать этих евреев.

На присоединенных к СССР территориях осенью 1939 г. оказалось около 300 тыс. беженцев из Западной Польши. Советские власти добивались от них принятия советского гражданства, что вызвало у большинства беженцев тревогу за свое будущее, так как это означало конец надеждам на возвращение в родные места, где у многих остались семьи, или на эмиграцию в США и Палестину. Отказавшихся от принятия советского гражданства беженцев (по некоторым сведениям, их число достигало 25 тысяч) ожидали репрессии со стороны советских властей: их высылали в отдаленные лагеря или на поселение в Коми АССР, Казахстан и Сибирь. Подозрение у советских властей вызывали даже беженцы, принявшие советское гражданство; они получали паспорта со специальными отметками, не разрешавшими им проживать в больших городах или близ границы. Сталин считал беженцев элементами «буржуазного происхождения» со связями с заграницей и, во всяком случае, ненадежными. Очень быстро начались аресты беженцев и их депортация в лагеря и места ссылки. В первые месяцы число депортируемых было сравнительно невелико. Советские власти наряду с депортацией проводили вербовку беженцев на работу в СССР. Завербованных отсылали большими партиями в основном в Донбасс, где условия работы и быта были очень тяжелыми. Недовольные беженцы требовали возвращения в западные районы или возвращались туда без разрешения. Однако переход советских властей к массовой депортации беженцев был связан с общей политикой широкого использования депортаций, которая начала проводиться в присоединенных к СССР областях в начале 1940 г. В феврале-апреле 1940 г. были арестованы и депортированы многочисленные бывшие польские офицеры, государственные чиновники, лица «буржуазного происхождения», представители интеллигенции и семьи, часть членов которых находилась за границей. В апреле были депортированы многие евреи, связанные с Бундом, сионистскими организациями, религиозной жизнью и «буржуазным» родом занятий. Третья депортация (июнь-июль 1941 г.) коснулась главным образом беженцев из Западной и Центральной Польши.

Аресты и депортации проводились по заранее подготовленным спискам, основанным на политическом прошлом и социально-экономическом положении включенных в них лиц. Проводились ночные облавы на беженцев, отказывавшихся принять советское гражданство. Депортируемым предоставлялось лишь два часа на подготовку к отъезду; разрешалось взять с собой не более 40 кг багажа. Депортируемые делились на тех, кто был арестован и заключен в тюрьму до депортации, и тех, кого прямо депортировали вглубь России. Принадлежавшие к первой группе, главным образом мужчины, обычно приговаривались к восьми годам заключения в «исправительно-трудовых» лагерях в Сибири и на Дальнем Севере. Лиц, принадлежавших ко второй группе, отправляли на поселение в отдаленные сельские местности («спецпереселенцы»), где они находились под контролем НКВД. На поселение обычно отправляли семейных; среди них было много стариков и детей. Смертность от голода и болезней в обеих группах была высокая (иногда до 66%). Депортируемых перевозили в холодных товарных вагонах; пища была скудной, и часто целыми днями им не давали воды.

Условия жизни в лагерях были тяжелыми, отношение к евреям-заключенным было бесчеловечным: они подвергались издевательствам как со стороны администрации, так и со стороны других заключенных. Заключенные обычно работали 10–12 часов в день на лесоповале, в шахтах, на строительстве шоссейных и железных дорог. Жизнь «спецпереселенцев» также была крайне тяжела.

Вначале советские власти, видимо, намеревались переселить часть беженцев в Биробиджан, однако уже в ноябре 1939 г., по сообщению западной печати, этот план был оставлен. Сообщалось, что в феврале 1941 г. евреи-коммунисты нескольких городов Западной Украины обратились к властям с просьбой отправлять евреев-беженцев из оккупированной немцами Польши в Биробиджан, а не в какие-либо другие места, однако нет никаких сведений о том, что эта просьба была удовлетворена. Вероятно, недоверие советских властей к беженцам сыграло определенную роль в том, что они не были допущены в Биробиджан как в пограничный район.

Вскоре после начала массовой депортации беженцев из Польши летом 1940 г. под советский контроль попали евреи балтийских государств — Литвы (около 250 тыс.), Латвии (95 тыс.) и Эстонии (пять тысяч). К началу августа 1940 г. все три балтийских государства официально стали советскими республиками.

Согласно пакту Молотова—Риббентропа (23 августа 1939 г.), Литва передавалась в советскую сферу влияния, а 10 октября Вильнюс, находившийся в течение трех недель под советским контролем, был передан Литве; Литва предоставила СССР военные базы на своей территории. Большинство литовцев с ненавистью относилось к России, из-под власти которой Литва освободилась лишь за 20 лет до этого. Евреи Литвы, хотя и не симпатизировали коммунизму, боялись нацистской оккупации и приветствовали Советскую армию. С октября 1939 г. по июнь 1940 г. Литва переживала экономический подъем, которому способствовало присутствие советских войск, фонды, поступавшие для еврейских беженцев (особенно от американского Джойнта), и экономическое соглашение между Литвой и Германией. Антисемитизм, в течение многих лет находивший в Литве питательную почву, временно утих; евреи Литвы тешили себя иллюзиями, что происходящее в Германии и Польше не коснется их. Часть еврейских беженцев из Польши надеялась найти в независимой Литве условия для свободной еврейской жизни; другие переехали в Вильнюс, опасаясь ареста в аннексированной СССР части Польши. Сионисты использовали Вильнюс как транзитную станцию на пути в Эрец-Исраэль. До середины ноября 1939 г. переход евреев в Литву происходил беспрепятственно, однако за период с середины ноября 1939 г. до середины января 1940 г. советские власти установили жесткий контроль на всем протяжении новой границы между СССР и Литвой. Все же были случаи нелегального перехода границы, главным образом группами сионистской молодежи, надеявшимися добраться до Эрец-Исраэль через Румынию. С волной беженцев в Вильнюс прибыли многие лидеры еврейских партий и молодежных движений Польши (в том числе М. Бегин и будущие руководители восстаний в гетто М. Анелевич, М. Тененбаум, Хайка Гроссман, А. Ковнер).

После германского наступления на западе (май 1940 г.) и оккупации большей части Западной Европы почти все пути эмиграции из Литвы оказались перекрыты. Неожиданную помощь еврейским беженцам оказал японский консул в Каунасе С. Сугихара, успевший до конца августа 1940 г. выдать транзитные визы, по которым несколько тысяч евреев уехали с согласия советских властей в Японию, а оттуда — в США, Эрец-Исраэль и другие страны (см. Литва, Хасидей уммот ха-‘олам). Летом и осенью 1940 г. более тысячи евреев сумели выехать через Одессу в Эрец-Исраэль. Из 250 тыс. евреев Литвы спаслись от нацистского геноцида около четырех тысяч эмигрировавших, еще несколько тысяч уцелели благодаря тому, что были депортированы во внутренние районы СССР (см. ниже).

Оккупация Литвы СССР (июнь 1940 г.) привела к немедленному запрету всех политических партий и связанных с ними организаций (кроме коммунистической). В июле 1940 г. были арестованы многие видные общественные деятели и журналисты. Были заготовлены списки «ненадежных элементов», в которые попали многочисленные представители «еврейской националистической контрреволюции» — сионисты, бундовцы, все оказавшиеся в Вильнюсе еврейские беженцы. Эти списки были впоследствии использованы при депортации. 3 августа 1940 г. Литва была формально присоединена к СССР. Экономическая политика советских властей лишила многих евреев имущества и средств к существованию. Из 1593 предприятий, национализированных в Литве, 1320 принадлежали евреям. Тех, кто пытался припрятать свой товар или торговать на черном рынке, арестовывали и предавали суду как «буржуазных паразитов». Среди евреев возникла и быстро распространилась безработица. Зимой 1940 г. советские власти начали активно вербовать безработных на работу за пределами Литвы. По утверждениям советской печати на идиш, число добровольно завербовавшихся достигало тридцати тысяч. В то же время значительно увеличилось число евреев, занимавших разные посты в органах власти. Увеличилось также число евреев — преподавателей средних школ, актеров, журналистов и т. п. Евреи составляли около 16% членов коммунистической партии Литвы, что способствовало отождествлению евреев с коммунистами в сознании многих литовцев. Это отождествление, вместе с традиционным в довоенной Литве антисемитизмом, давало литовцам надежду, что нацисты вернут Литве независимость. Это послужило источником особой жестокости, проявленной некоторыми литовцами по отношению к евреям в годы Катастрофы.

Депортации вглубь СССР начались перед самым немецким вторжением. Из около 30 тыс. депортированных в июне 1941 г. было шесть–семь тысяч литовских евреев и беженцев. Сколько из них выжило, точно неизвестно, однако судьба оставшихся в Литве оказалась хуже (см. Катастрофа).

В Латвии советская политика первое время осуществлялась осторожно; советские власти старались не оскорблять национальные чувства латышей. Евреи в своем большинстве встретили установление советской власти без энтузиазма, но все же с некоторым облегчением, так как после переворота 1934 г. еврейская община Латвии подверглась экономической и социальной дискриминации и политическим репрессиям. Коммунисты, среди которых было немало евреев, радостно приветствовали присоединение Латвии к СССР. Однако вскоре начались преследования «антисоветских элементов», в том числе сионистов, бундовцев и религиозных лидеров. Летом 1941 г. советские власти арестовали шесть тысяч евреев, в том числе некоторых беженцев, и отправили их вглубь России. Еврейство Латвии осталось без традиционного руководства накануне германского вторжения. Лишь те, кому удалось эмигрировать или бежать, и те, кто выжил в советской ссылке, спаслись от почти тотального уничтожения еврейства Латвии (как и Литвы) в годы Катастрофы.

Среди нескольких десятков тысяч «буржуазных элементов», депортированных в середине июня 1941 г. из Эстонии на Северный Урал, было 500 евреев — бывших владельцев фабрик, сионистских активистов и лидеров еврейской общины. Депортированных мужчин обычно отправляли в большие трудовые лагеря, на лесоповалы и лесозаготовки. Ряд ссыльных был заочно приговорен к 5–10 годам заключения. Женщин и детей высылали в Кировскую и Новосибирскую области. Смертность среди пожилых людей и детей была высока.

Благодаря усилиям советской армии, предпринятым с целью задержать наступление германских войск на Ленинград, Эстония была оккупирована немцами лишь в сентябре 1941 г. Многим евреям удалось поэтому эвакуироваться в Сибирь и Среднюю Азию; из 4,5 тыс. евреев, проживавших до войны в Эстонии, к приходу немцев осталось около тысячи; все они были убиты к концу 1941 г. (см. Эстония).

Летом 1940 г. к СССР были присоединены находившиеся под властью Румынии Северная Буковина и Бессарабия. В аннексированных областях проживало около 300 тыс. евреев, обладавших развитым национальным самосознанием. Эти области были включены в Украинскую ССР и созданную тогда же Молдавскую ССР, куда вошли такие крупные еврейские центры, как Кишинев и Черновицы (см. Черновцы). Большинство многочисленного (120–160 тыс.) еврейского населения Буковины, особенно его бедная часть, связывало с советской властью большие надежды. Многие представители еврейской интеллигенции — врачи, инженеры, юристы и другие — получили работу при новом режиме. Известную настороженность вызывало у евреев предпочтение, отдаваемое властями украинцам, часть которых еще недавно участвовала в антиеврейских погромах. Опасения евреев еще более усилились из-за весьма дружественных отношений между СССР и нацистской Германией, видимым проявлением которых стало присутствие немецких офицеров на трибуне рядом с советскими руководителями во время празднования в Черновицах годовщины октябрьской революции (7 ноября 1940 г.). Ударом по еврейству Северной Буковины было разрушение еврейской общинной структуры, запугивание и аресты многих общинных лидеров. Сионистские молодежные группы были распущены или ушли в подполье. Была приостановлена деятельность Бунда (главным образом в сфере образования); летом 1941 г. многие активисты Бунда были депортированы в Коми АССР и другие отдаленные районы СССР. Некоторых из них принудили под пытками подписать признание в своей «контрреволюционной» деятельности. При экспроприации частных предприятий многие евреи были арестованы и отправлены в ссылку. Страх быть зачисленным в «буржуазный элемент» заставлял многих представителей среднего класса скрывать свое происхождение и соглашаться на любую работу. Немало молодых евреев нашло работу в государственных учреждениях и в промышленной кооперации. Ремесленники и мелкие торговцы временно сохраняли свои семейные предприятия, но были обложены высокими налогами.

При новом режиме единственным из ожидавшихся достижений в области культуры и образования на языке идиш было создание в Черновицах еврейского театра, ставившего пьесы на идиш. Писатели на идиш должны были писать по канонам «социалистического реализма», о котором им читали лекции советские еврейские писатели Д. Гофштейн и И. Фефер, убеждавшие, что еврейским писателям еще не видны «широкие горизонты советской еврейской литературы». Литература на иврите была полностью запрещена; даже многие книги на идиш изымались из библиотек. Некоторое время действовали школы с преподаванием на идиш, однако острая нехватка учебников и откровенно пропагандистский характер преподавания отталкивали многих учащихся и родителей. И. Фефер при встрече с еврейскими активистами Черновиц отрицал необходимость создания местной газеты на идиш, считая, что достаточно киевской газеты «Штерн». В Черновицах с большим успехом прошло несколько литературных вечеров, посвященных литературе на идиш, но на них обычно выступали приезжие советские писатели.

Как и в других присоединенных к СССР областях, все еврейские общинные структуры были вскоре ликвидированы. Некоторые сионистские молодежные группы пытались устраивать собрания на кладбищах или в парках, но летом 1941 г. большинство их членов было арестовано и депортировано на восток России. Депортации были подвергнуты бундовцы, «буржуазные элементы», «неблагонадежные» лица (численность депортированных определяется от трех до десяти тысяч). Даже после нападения Германии на СССР депортации продолжались еще несколько дней. Спустя три дня после вступления советской армии в Бессарабию (июнь 1940 г.) там начались аресты, в том числе лиц, известных своей преданностью СССР. Аресты сионистов начались через месяц после прихода советских войск, обычно они проходили по ночам. Арестованных держали в течение 7 месяцев в кишиневской тюрьме, а затем отправляли в лагеря Архангельской области с приговором 5–10 лет заключения. Некоторых сионистов не арестовывали, но допрашивали в НКВД; им выдавали паспорта со специальными пометками, ограничивающими их права на проживание во многих городах и на устройство на различные виды работы.

Хотя школы с преподаванием на идиш были формально разрешены, еврейские родители предпочитали отдавать детей в школы с преподаванием на молдавском, украинском и русском языках. В Кишиневе было четыре школы с преподаванием на идиш (но еврейской истории в программе не было).

Всего с аннексированных СССР территорий Бессарабии, Северной Буковины, балтийских государств и Восточной Польши (Западной Украины и Западной Белоруссии) было депортировано около 275 тыс. евреев. По иронии судьбы именно эти жертвы сталинской политики не стали жертвами гитлеровского геноцида евреев Восточной Европы в годы Катастрофы.

См. Советский Союз.