Фольклор. Народные поверья и обрядово-бытовой фольклор

ФОЛЬКЛОР. НАРОДНЫЕ ПОВЕРЬЯ И ОБРЯДОВО-БЫТОВОЙ ФОЛЬКЛОР

Обрядово-бытовой фольклор на протяжении веков питал ритуалы иудаизма. Согласно исследованиям Ю. Вельхаузена и других ученых (см. Наука о еврействе), многие повествовательные эпизоды Библии представляют собой обоснование древних обрядовых предписаний и запретов.

Именно так интерпретируются обряд вкушения агнца в Песах, восходящий к древнему скотоводческому обычаю, многие положения законодательства Моисея и т. д. Народные поверья и связанная с ними обрядность нередко противоречили принципам монотеизма, поэтому законоучители многих поколений обсуждали их с точки зрения соответствия Галахе. Благодаря этому в талмудическо-мидрашистской литературе сохранился богатый материал по обрядовому фольклору. В частности, там упомянуты такие еврейские обряды, как разбивание стакана при церемонии бракосочетания (см. Брак) или вдыхание аромата благовоний при церемонии хавдалы.

Начиная с раннего средневековья, составлялись книги обычаев, принятых в различных еврейских общинах (см. Обычаи. Книги обычаев), которые также служат источниками для изучения обрядового фольклора.

Если в Галахе не проводится различие между обычаями и обрядами, которые обозначаются одним словом минхаг и трактуются как общепринятая коллективная практика, то при изучении фольклора эти понятия, как правило, различаются. Обряды, в отличие от обычаев, — это не просто повторяющиеся действия, вошедшие в традицию, но действия символического характера.

В основе древнейшего пласта обрядового фольклора разных народов лежат магические верования. С древнейших времен перемены в годовом цикле (летнее и зимнее солнцестояние, весеннее и осеннее равноденствие и т. д.) или в цикле человеческой жизни (особенно рождение и смерть), были чреваты потрясениями и тревогами. Человеку представлялось, что его подсознательные страхи порождены происками каких-либо тайных врагов, демонов (маззиким), и, стремясь победить их, люди вырабатывали церемониал условных символических действий, направленных либо против злых сил, либо на компромисс с ними. Те символические процедуры, которые казались успешными, фиксировались в общественной психологии и передавались из поколения в поколение, превращаясь в обряды, причем в течение длительного периода обряды не дифференцировались на бытовые, производственные и религиозные. Обряды и питавшие их поверья продолжали существовать и тогда, когда причина их возникновения была давно забыта. Иногда народные поверья, оказавшиеся оторванными от выросшего из них обрядового фольклора или от породивших их явлений, начинали восприниматься как вредный предрассудок ввиду изменившихся воззрений общества. В еврейской истории отрицательное отношение к суевериям и магии выражено уже в Пятикнижии, где языческие обряды окружавших народов запрещены как несовместимые с монотеизмом.

Под воздействием нормативного иудаизма постепенно произошла строгая регламентация обрядов, которые были включены в литургию, ритуал праздников и церемоний в семье. В ходе длительного процесса трансформации, сходного с развитием других видов еврейского фольклора, обряды приобрели историко-теологическую мотивировку. Это касается как календарных обрядов, связанных с годовым циклом (праздники, суббота), так и обрядов, относящихся к жизненному циклу отдельного человека (обрезание, бар-мицва, свадьба, погребение).

В эпоху существования Храма календарные обряды были тесно связаны с годичной повторяемостью хозяйственной деятельности и сконцентрированы вокруг трех паломнических праздников. Так, обряд биккурим, даже когда он совершался не коллективно, в рамках праздника, а индивидуально, происходил на протяжении нескольких месяцев, от Шаву‘от до Суккот. В диаспоре многие календарные обряды утратили сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ную прикрепленность (например, Шаву‘от — праздник дарования Торы и одновременно праздник первых плодов — отмечался в европейских общинах, когда до сбора плодов было еще далеко), поэтому теологическая направленность в праздниках и других календарных обрядах стала преобладающей, хотя исторически они были связаны с сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ным годом и фольклором окружающих народов, а символика многих праздничных обрядов связана с природой, например, арба‘а миним (см. Суккот).

В еврейском обрядовом фольклоре, прежде всего в календарных и семейных обрядах, древние поверья и магические элементы, восходящие к доисторической эпохе, сочетаются с национальными верованиями, относящимися к собственно еврейской культуре. Поэтому при изучении еврейского обрядового фольклора различают универсальную предысторию того или иного обряда (так называемый субстрат) и его иудаизированную историю. Например, обряд возлияния воды на камень как магическое действо, вызывающее дождь, а вследствие этого и плодородие земли, основан на принципе уподобления и существовал во многих первобытных обществах. К этому обряду прибегали также, когда стремились повысить плодовитость животных или обеспечить рождение детей. В иудаизированной версии этот обряд, зафиксированный во многих книгах обычаев, был неотъемлемой частью ритуала жертвоприношения в Суккот. Обряд состоял в возлиянии воды на жертвенник и получил название симхат бет-ха-шоэва (буквально `веселье в месте, где черпают воду`), причем его включение в храмовую литургию произошло лишь в период Второго храма, а саддукеи, приуменьшавшие роль народных обычаев и обрядности, выступали против этого. Фольклорный характер обряда выражался и в том, что в ночь перед ним устраивались массовые игры. В восточных общинах существовал обычай на Шаву‘от обливать водой прохожих, он бытует и в современном Израиле.

В еврейской религиозной литературе происхождение еврейских обычаев и обрядов нигде не связывается с магией; лишь обычаи других, обычно языческих, народов называются магическими и сурово осуждаются как суеверие. Однако, хотя еврейские обряды обосновывались обычно каким-либо отрывком из Библии, истолкованным по правилам герменевтики, вера в злых духов была широко распространена (см. Демонология) среди евреев, причем в отдельные периоды не только в народной массе, но и в образованных кругах. Это особенно характерно для общин, живших в окружении народов, у которых вера в демонов была глубоко укоренена: в Вавилонии времен амораев; в Персии, где господствовал дуализм; в средневековой Германии даже в сочинениях Хасидей Ашкеназ встречаются упоминания демонов, которые названы по-немецки (например, вервулф — `человековолк`).

Во многих еврейских поверьях и обрядах различим их магический субстрат. Так, в основе свадебного шествия с факелами и свечами лежит представление о том, что с помощью света можно отпугнуть демонов, которые обычно обитают в темноте: на дне колодцев (Лев. Р. 24:3), в развалинах (Бр. 3а, б) и т. п. Трактовка смысла и происхождения обрядов в книгах обычаев (см. выше) всегда основывается на традициях иудаизма. Так, объяснение обряда сопровождать невесту с двух сторон к хуппе (см. Брак. Церемония бракосочетания), а затем так же сопровождать новобрачных, держа зажженные свечи, основано на гематрии: удвоенное цифровое значение слова нер (`свеча`) совпадает с цифровым значением благословения, данного Богом Адаму и Еве, пру у-рву (`плодитесь и размножайтесь`). Кроме того, свадебные свечи и факелы напоминают о том, что во время откровения на горе Синай народ видел «громы и пламя», т. о. узы, связывающие новобрачных, уподобляются союзу еврейского народа с Богом (см. Завет, Бог). В итальянской вариации этого обряда жениха сопровождал дружка, который нес факел из семи стволов, отождествлявшийся с менорой, что придавало церемонии историко-национальный характер. Подобные модификации и обоснования отрывали обряд от его магического субстрата.

Белый цвет с древности считался средством, отпугивающим силы тьмы. К этому поверью, видимо, восходит широко распространенная традиция белых одежд для жениха и невесты. В еврейских источниках принято объяснять белый цвет брачных одежд как символ непорочности и покаяния на пороге новой жизни, такое же значение придается белым одеяниям в Иом-Киппур. Это объяснение соотносится с символикой цветов в книге Исайи (1:18), с белым облачением первосвященника и китлом (см. Одежда. Библейская эпоха; Одежда. Средние века), а также с белыми пеленами, в которые заворачивают усопшего (иногда его облачали в свадебные одежды). Однако поскольку белый цвет, с одной стороны, считался праздничным и у других народов древности, например, у римлян, а с другой стороны, древние греки хоронили покойников в белом, чтобы оградить их от темных сил, фольклористы пришли к выводу о широко распространенной в древности символике белого цвета, которая не ассоциировалась с мотивами очищения и покаяния, привнесенными позднее.

Для борьбы со злыми духами использовались не только визуальные, но и звуковые средства. В представлениях древних обитель демонов окутана вечным молчанием (отзвуки этих поверий ощутимы в Пс. 115:17, где мертвые уподоблены тем, кто нисходят в молчание), а сами демоны — немые создания, которые страшатся любого шума. Обычай исполнять ритуальную, да и светскую музыку на различных церемониях, отмечающих поворотные события в жизненном цикле человека и в природном годовом цикле, восходит к поверью о том, что звуки — магическое средство, отвращающее демонов. Не случайно с обрядом трубить в шофар связано поверье, что это помогает смутить Сатану (ле-‘арбев эт ха-Сатан; РхШ. 9б). Даже звукоподражательные, лишенные смысла рефрены фольклорных еврейских песен (например, «лу-лу» в колыбельных), возможно, уходят корнями в древние магические заклинания, что некогда придавало этим элементам народной поэзии функциональный характер.

Еще одно универсальное средство борьбы со злыми силами — железо, так как с помощью железных орудий можно якобы разрушить жилища демонов, находящиеся в горах, пещерах и пр. (ср. ББ. 10а). Поэтому куски железа, а иногда и настоящее оружие (шпагу, кинжал, нож) клали под подушку роженице, а позднее — возле детской колыбели. Особенно эффективным оружием против демонов считался нож для обрезания. Согласно народным поверьям, ночь перед обрезанием была особенно опасной для младенца и матери, которая часто держала в эту ночь под подушкой нож для обрезания.

Частое употребление меча как оружия против невидимых демонов привело к возникновению особых заклинаний и магических формул, включавших имена героев и чародеев. В Афганистане, где евреям запрещалось ношение меча, вместо него употребляли палицу, которую называли «посох Илии». Во время солнцестояния и равноденствия, когда, согласно народным поверьям, капля крови, попавшая в воду, может отравить ее, кусочки железа клали на крышки всех сосудов с водой, имевшихся в доме. В еврейском фольклоре использование железа в качестве оберега связывалось не с первобытными магическими представлениями, а с нотариконом ивритского слова барзел (`железо`), которое расшифровывалось как аббревиатура имен четырех праматерей двенадцати колен Израилевых: Билха, Рахиль, Зилпа, Лия (БаРЗеЛ); считалось, что именно они, а не железо, охраняют своих потомков от опасности.

Соль также воспринималась как оружие, помогающее отогнать демонов. Отголоски этого поверья сохранились в книге Иехезкель (16:4), из которой следует, что при рождении младенца обычно посыпали солью. Другими средствами отвадить злых духов были такие символы жизни, здоровья и обновления, как мед (ср. его обрядовое употребление в Рош ха-Шана), травы и растительное масло, которые часто играют важную роль в сказках и широко применяются в медицине.

Для борьбы с демонами служили и амулеты. Они широко использовались при родах; в ашкеназских общинах их называли кимпецетл (идиш, от немецкого киндбецетл — «амулет для постели роженицы», см. иллюстрации к статье Амулет). Чаще всего на них изображали или описывали историю о победе ангелов над Лилит (согласно мидрашу, эта губительница новорожденных вынуждена была поклясться, что не причинит вреда младенцам, у изголовья которых увидит изображения или имена трех победивших ее ангелов: Синой, Сининой, Саменгелоф). Другой вид подобных амулетов носил название шир ха-майлес-цетл (`листок песни Восхождения`), так как в него входил псалом 125 (см. Шир ха-ма‘алот). В восточных общинах похитительницу новорожденных именовали Броша и для охраны от нее использовалась хамса (по-арабски `пять`) — амулет в форме кисти руки.

Иногда как амулет использовали ленты, которыми перевязывали Сефер-Тора: ими опоясывали роженицу для облегчения родов. Как оружие против злых сил применяли и молитву. На этом основан обычай ночной стражи (идиш вахнахт): в ночь перед обрезанием спальню матери и ребенка охраняли дети из хедера, часто под руководством раввина; они хором пели молитвы, особенно Шма и благословение Иакова Эфраиму и Менашше (Быт. 48:16). В восточных общинах аналогичный обычай назывался тахдид.

Многие еврейские обряды пронизаны мыслью о том, что можно сохранить жизненно важное, пожертвовав чем-то второстепенным. Часто обряды, которые должны были умилостивить высшие силы, проходили существенную трансформацию: первоначально они были средством умилостивить демонов, вошли в ритуал религиозных церемоний, служивших символом завета с Богом (обрезание) или договора с его священнослужителями: кохеном (выкуп первенца) и левитом (см. Леви; Десятина). Распространенное во многих культурах поверье, что волосы являются средоточием жизненной силы, отразившееся, например, в истории Самсона, лежит в основе еврейского обычая оставлять пеот, в запрете стричь ребенку волосы в первый год (или в первые три года) жизни, после чего в Лаг ба-‘омер совершается обряд первой стрижки (халака). В основе этого и других обрядов — попытка прийти к компромиссу с высшими силами. В обычае не стричь волос в период трехнеделья и запрете стричь волосы во время траура после галахической регламентации древний магический субстрат уже почти не прослеживается.

В фольклоре многих народов бытует представление о том, что мудростью и лукавством можно обмануть злых духов, которые сильнее людей, но глупее их. Поэтому многие обряды имеют целью подмену личности человека с тем, чтобы злые духи не могли его узнать. Даже вынесенный Богом смертный приговор можно отвратить, изменив имя больного человека, чтобы ангел смерти (см. Ангелы) не узнал его. До сих пор в различных еврейских общинах распространен обычай давать больному новое имя, часто «говорящее»: Хаим (на иврите `жизнь`), Алтер (от ивритского `тотчас`), чтобы больной тотчас был вписан в книгу жизни (здесь также игра слов: алтер на идиш — `старый`), в восточных общинах дают даже имя Хай ве-Закен (`живой и старый`). Если удавалось спасти тонувшего человека, ему иногда давали дополнительное имя Моше в память о Моисее, которого вытащили из Нила.

Другой способ обмануть злые силы — «продажа» больного ребенка в другую семью с тем, чтобы он получил имя «покупателя». Вероятно, то же поверье лежит в основе обычая давать новорожденному имя сильного зверя (например, Арье — `лев`, Дов — `медведь`), которое должно было отпугнуть злых духов; возможно, однако, что эти и другие имена, связанные с фауной, восходят к тотемистическим представлениям. Такие широко распространенные обычаи, как наречение младенца теофорным именем или именем умершего предка (у ашкеназов), или деда, даже если он жив к рождению внука (у сефардов), коренятся в древних поверьях, что предшествующий носитель имени или сам Бог защитит ребенка. Представления о том, что имя может оказать влияние на личность и судьбу человека, отражено уже в Пятикнижии. Так, переименование Авраама и Сарры (Быт. 17:5), Иакова (Быт. 32:29), Иехошуа бин Нуна (Числ. 13:16) знаменует важнейшие перемены в их жизни и будущем всего еврейского народа (о символическом значении имени см. также Имена).

К магическим представлениям и тактике обмана злых духов восходит и ряд весьма распространенных в быту поверий: представление, что пагубно пересчитывать евреев (см. Перепись населения) или родительский «оговор» детей (например, «уродина» вместо «красавица» о дочери). Характерно, что когда невозможно удержаться от похвалы, добавляют: «чтоб не сглазить» (ивритское бли аин ха-ра; идиш кейн эйн-хоре). Обманная тактика связана и с древней концепцией души, обитающей вне тела: человеческая жизнь ассоциируется с каким-либо посторонним объектом и таким образом демонов отводят от истинной цели. Таковы истоки описанного в Талмуде (Гит. 57а) еврейского обычая сажать дерево при рождении ребенка (кедр для мальчика, сосну для девочки). Перед свадьбой оба дерева срубали и использовали при изготовлении хуппы. Этот обряд, символизировавший укорененность еврея в Земле Израиля, закономерно вышел из употребления в галуте.

Национальный характер очевиден и в похоронном обряде: если еврею удавалось получить горсть земли из Эрец-Исраэль, то ее бросали ему в могилу — символ погребения в Святой Земле и быстрого воскресения из мертвых, поскольку оно начнется с Сиона; тем не менее покойника клали ногами к востоку, чтобы сразу после воскрешения он мог направиться в Эрец-Исраэль. Часто универсальные обряды приобретали еврейский характер просто за счет употребления иврита (обычно стихов Библии), поскольку считалось, что святой язык, на котором говорит сам Бог и ангелы небесные, — мощное оружие против злых сил. Не случайно христиане и мусульмане нередко вкрапляли ивритские слова в заклинания.

В еврейском обрядовом фольклоре национальные черты обычно сочетались с межкультурными влияниями. Так, под влиянием христианского населения у евреев средневековой Европы появились поверья о возможности общения с миром мертвых, которые отразились в «Сефер-хасидим». У немецких евреев существовал особый обряд наречения ребенка нерелигиозным именем, который происходил на четвертую субботу после рождения и назывался холлекрайш. Гости, участвовавшие в церемонии (мужчины, если новорожденным был мальчик, и женщины, если девочка), становились в круг (по-немецки «крайз») вокруг колыбели, как бы воссоздавая магический круг. Младенца трижды поднимали в воздух и гости каждый раз выкрикивали «Холле! Крайш!» При этом читали подобающие случаю стихи из Библии. Так пытались оградить младенца от фрау Холле — ведьмы, нападающей на детей, согласно языческой германской мифологии. Еврейская народная этимология ассоциировала слово «крайз» либо с ивритского (קרא (`называть`), либо с (קרע (`разрывать`). В троекратном поднимании младенца отразилось поверье о том, что новорожденных необходимо извлечь из утробы матери Земли, породившей Адама (ср. Быт. 2:7), а согласно народным представлениям, и его потомков (Мид. Иов). В этой церемонии сохранились также отголоски древнего обряда символического жертвоприношения младенцев высшим силам. Библейские стихи из Эккл. 5:14 («Как вышел он нагим из утробы матери своей, таким и отходит») и книги Иов 1:21 («Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь») придавали процедуре поднимания младенца особое значение по контрасту с опусканием покойника в землю.

Религиозные авторитеты нередко пытались запретить обряды, которые считали языческими по происхождению, например, каппарот и ташлих. Однако в иудаизированной форме (в сопровождении соответствующих библейских стихов и т. д.) эти обряды получили широкое распространение и до сих пор соблюдаются в религиозных кругах.

Особенно показательны тенденции иудаизации тех обрядов и народных поверий, которые резко противоречат основам еврейской этики и миросозерцания. Еврейский характер церемоний помолвки (эрусин, киддушин, см. Брак) и бракосочетания был результатом длительного процесса, в ходе которого брак перестал восприниматься как чисто сексуальная связь мужчины и женщины. Хотя на протяжении веков еврейские свадебные обряды во всех общинах испытывали воздействие обрядового фольклора окружающего населения, эти влияния воспринимались не механически, но наполнялись еврейским содержанием путем включения в обряд отрывков из Библии, а также исходящими из норм иудаизма объяснениями того или иного элемента обрядности. Так, в некоторых общинах жених облачается в таллит, что символизирует связь церемонии бракосочетания с Торой. Одежда новобрачных (см. также выше) была, как правило, новой, как и подобало при вступлении в новую фазу жизни. Фата невесты уже не служила для того, чтобы спрятать ее, но была призвана напомнить про покрывало, которым покрылась Ревекка при встрече с Исааком (Быт. 24:65). Среди ультра­ортодоксальных ашкеназских евреев (см., например, Наторей карта) существует обычай брить наголо невесту перед тем, как она идет к хуппе, и надевать ей на голову парик (шейтл) или косынку (тихл; см. Покрытие головы); в некоторых общинах невеста должна на ходу припадать на одну ногу, чтобы казаться хромой. Эти обряды восходят к попытке обмануть завистливых демонов, показав им безобразную невесту, однако объяснение их с позиций нормативного иудаизма придает им глубокое нравственное содержание: жениху надлежит обращать внимание не только на красоту невесты, но и на ее духовные достоинства. Обычаи посыпать голову жениха пеплом или разбивать стакан во время церемонии бракосочетания, также уходящие корнями в магические действа в первобытной культуре многих народов, были интерпретированы в иудаизме как напоминание о разрушении Храма и вместе с тем о бренности человеческого существования. Подобно этому было переосмыслено празднование новолуния, свойственное многим народам, пользующимся лунным календарем. В первый день месяца не должны работать женщины. Истоки преимущественно женского характера этого праздника связаны с женским месячным циклом, однако в еврейской традиции освобождение женщин от работы трактовалось как награда за то, что они отказались жертвовать свои украшения для изготовления золотого тельца. Среди разнообразных фольклорных представлений об олам ха-ба есть поверье, что женщины удостоятся в нем обновления красоты, как обновляется Луна в новолуние (Пдр. Э. 45).

Сравнительно небольшая часть еврейского бытового фольклора не связана с календарным и жизненным циклами. Некоторые из этих народных обычаев возникли на почве нормативного иудаизма. Таков широко распространенный обычай целовать пальцы и прикасаться ими к мезузе, целовать упавшую Библию или обычай гадать с помощью Библии (см. Прорицание). В Восточной Европе зимой в ту субботу, на которую выпадало чтение парашат ха-шавуа «Бе-Шаллах», где рассказано о манне, было принято кормить птиц, так как они, по преданию, помогли Моисею победить тех, кто оговаривал Творца.

Обычай совершать паломничество в Иерусалим, некогда привязанный к паломническим праздникам и таким образом относившийся к календарному циклу, отделился от него, поскольку паломничество было сопряжено с большими трудностями. Тем не менее этот обычай играл значительную роль в жизни еврейской диаспоры и соблюдается также в настоящее время. В средние века, видимо, под влиянием христианства и ислама, появился обычай паломничества к могилам патриархов, пророков, мудрецов и праведников, существующий и в Израиле (см. Хиллула; Святые места в Эрец-Исраэль. Святые места иудаизма; Государство Израиль. Религиозная жизнь; Абу-Хацира, семья). В различных общинах развилось также паломничество к могилам местных праведников, которые почитались чудотворцами, а у приверженцев хасидизма — ко дворам цаддиков. Группа брацлавских хасидов совершает паломничество в Умань к могиле рабби Нахмана из Брацлава.

Происхождение многих народных поверий и обычаев связано с каббалой, особенно с учением И. Лурии. Вера в мужскую и женскую стороны Божественного начала, которые людям необходимо сблизить для спасения мира, нашла выражение в субботнем обычае класть рядом две халлы, зажигать субботние свечи в двух (или в четном числе) стоящих рядом подсвечниках. Концепция переселения душ (см. Гилгул) породила поверье о диббуке, а также обряд изгнания диббука, сохранившийся в различных общинах вплоть до начала 20 в.

Среди обычаев, не вписывающихся в календарный и жизненный циклы, большинство относится к пище, а также к знахарству и народной медицине. Народные поверья и обычаи, направленные на предотвращение и излечение болезней, передавались из поколения в поколение и играли значительную роль в укладе жизни евреев, несмотря на исключительно высокое развитие медицины. Особенно широкое распространение получили поверья и знахарские ритуалы, связанные с борьбой против бесплодия, которое считалось величайшей бедой и следствием вмешательства злых духов в половую жизнь. Некоторым растениям и животным приписывали чудодейственную силу, способную победить демонов и привести к зачатию. Среди растений предпочтение отдавалось мандрагорам (см. Быт. 30:14) и яблокам, среди животных — петухам и рыбам. В основе этих поверий — принципы так называемой гомеопатической (то есть основанной на подражании) магии: корень мандрагоры похож на человеческую фигуру и потому способствует зачатию; поев рыбы, можно произвести многочисленное, как у рыб, потомство. Другие знахарские предписания для бесплодных восходят к так называемой контагиозной (то есть основанной на контакте, «заражении») магии, например, притронуться к беременной женщине, проглотить крайнюю плоть только что обрезанного младенца, выпить воду, которой обмывали покойника перед погребением (тем самым в утробу женщины переносится часть жизненной силы, покинувшей усопшего), проползти под жеребой кобылой. Такие обряды лечебной магии строго осуждались Галахой.

Убеждение в том, что «Господь — целитель избранного народа» (Исх. 15:26), не мешало верующим евреям не только обращаться к врачам, но и прибегать к магическим снадобьям, которые воспринимались и как лекарство, и как средство борьбы с демонами. Так, в книге Товита печень и сердце рыбы помогают герою отвадить Асмодея, а ее желчь — исцелить отца от слепоты. Подобные поверья до последнего времени были распространены среди курдских и иранских евреев. О широкой популярности целительных обрядов и знахарства в первые века нашей эры свидетельствует талмудическо-мидрашистская литература. Обычай нееврейского происхождения желать чихающему человеку здоровья (арамейское асута) связывали с еврейской легендой о том, что в древности чихание предвещало скорую смерть, но после Иакова утратило такую магическую силу. Бытовавшее среди многих народов поверье, что можно исцелиться, передав свою болезнь какому-либо животному, было известно и евреям. В трактате Шаббат рассказывается, что больному советовали выйти на развилку дорог, подобрать муравья с ношей и положить его в медную трубочку, которую следовало залить свинцом, а затем потрясти, произнося заклинание: «Твоя ноша — на меня, а моя ноша — на тебя» (Шаб. 66б). Хотя подобные обряды осуждались в Талмуде как язычество (дархей ха-эмори — `пути эморейские`), они сохранялись в течение длительного периода.

В средние века знахарство и сопутствующие ему ритуалы были широко распространены у ашкеназов и тесно связаны с поверьями окружающих христианских народов. Так, в книге «Сефер-хасидим» среди множества лечебных обрядов приводится средство от преждевременных родов: женщина должна носить лоскуток мужнего носка или кушака (немецкое народное поверье, основанное на контагиозной /см. выше/ магии). В еврейских сочинениях 16–18 вв. также нередко упоминаются заговоры и обряды, исцеляющие от болезней, особенно от лихорадки и эпилепсии.

Кровь, часто применявшаяся в качестве снадобья знахарями многих народов, в ритуальном употреблении которой обвиняли евреев (см. кровавый навет), упомянута в еврейских источниках всего в одном случае, в средневековой «Лечебной книге» («Сефер ха-рефуот», 14 в.): при кровотечении из носа предписано запечь вылившуюся кровь в пирог и скормить ее свинье — ритуал, основанный на принципе гомеопатической магии.

Некоторые предписания народной медицины возникли на почве обрядов иудаизма. Так, вода, которой совершали омовение рук кохены перед биркат- коханим, особенно в Иом-Киппур, почиталась снадобьем от бесплодия и других бед. Применению еврейских чудодейственных средств иногда дается обоснование с помощью гематрии, например, ивовые листья, которые сбивают с прутьев в Хоша‘на Рабба, применяют для лечения бесплодия не только ввиду магического уподобления плодовитости природы (молитва о дожде) и человека, но и потому, что числовое значение ивритских слов арава (`ива`) и зер‘а (`семя`) совпадает (227). Многие знахарские ритуалы признавались в еврейских общинах, поскольку сопровождались произнесением псалмов, а на целебных амулетах надписывали библейские стихи.

Еврейский обрядовый фольклор был настолько глубоко проникнут духом иудаизма, что иногда влиял на религиозные предписания. Древние обряды, сохранившиеся в различных еврейских общинах, давно отделились от субстрата суеверий и несут несомненный отпечаток монотеизма. В наше время народные поверья и основанные на них обряды соседствуют с религиозными нормами. Особенно это характерно для общин, в течение длительного периода удаленных от центров еврейской учености. Невзирая на содержащиеся в Торе прямые запреты (Лев. 19:26; Втор. 18:9–14), вера в ворожбу, дурной глаз, амулеты, толкование сновидений и астрологию существует до сих пор и в Израиле.

Еще до основания государства — в ишуве, а затем в Израиле предпринимались попытки адаптации обрядового фольклора и традиционных еврейских церемоний к нерелигиозному образу жизни большей части общества. Так, бар-мицву попытались связать не только с изучением основ иудаизма, но и с выполнением какого-либо общественного поручения, о котором мальчик рассказывал во время церемонии. В нерелигиозных киббуцах и среди представителей реформизма в иудаизме принято устраивать коллективную бар-мицву и бат-мицву. Так же коллективно отмечают в ряде киббуцов седер, на котором читают «новую Хаггаду» (см. И. Шарет), где религиозная направленность заменяется национальной и трудовой.

Возвращение еврейского народа на землю предков и воссоздание государственности вызвало стремление к возрождению фольклорных традиций, связанных с сельским хозяйством. Такие праздники, как Шаву‘от и Суккот, снова приобрели связь с земледельческим календарем. В нерелигиозных киббуцах они отмечаются преимущественно как праздники труда и урожая. Инициатива введения новых праздников, связанных с сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ным циклом, — хаг ха-гез (`праздник стрижки овец`; см. М. Шелем) и хаг ха-крамим (`праздник виноградников`) — не нашла широкой поддержки. Более успешной была попытка обновления древнего полупраздника Ту би-шват: массы людей, в первую очередь дети и новые репатрианты, участвуют в посадке деревьев — обычае, издавна символизирующем связь с землей. Большой размах приобрело празднование Лаг ба-‘омер. Многие религиозные люди совершают паломничество на гору Мерон. В продолжение давней традиции игр на воздухе по всей стране разводятся костры, возле которых дети и молодежь веселятся до утра. Поскольку Лаг ба-‘омер — единственный день в период омера, когда разрешается бракосочетание, многие израильские семьи празднуют в этот день свадьбу и годовщину свадьбы.

В последнее время возобновилось празднование Ава пятнадцатого как дня влюбленных (под некоторым влиянием западного обычая отмечать Валентинов день). Поистине массовым стал обычай устраивать в Пурим карнавальное шествие адлояда, которое в некоторых городах, особенно в Тель-Авиве, отличается красочностью и выдумкой благодаря участию студентов театральных и художественных учебных заведений. Широкую популярность имеют также праздники евреев отдельных общин, например Мимуна или праздник курдских евреев сахаране, когда на народные гулянья приходят также видные политические и общественные деятели. Отчасти сходный характер общинного праздника приобрело с началом массовой алии конца 1980–90-х гг. празднование 9 мая, установившееся по инициативе выходцев из Советского Союза. Главную роль в этом сыграли союзы ветеранов и инвалидов войны с нацизмом, которые организуют шествия по всей стране. Группы бывших отказников (см. Советский Союз. Евреи в Советском Союзе в 1967–85 гг. Еврейское национальное движение после Шестидневной войны) устраивают встречи на лоне природы. С 1997 г. 9 мая объявлен нерабочим днем по выбору. В День независимости Израиля наряду с официальными церемониями и мероприятиями укоренилась традиция возить детей на базы Армии обороны Израиля. Тысячи израильтян устраивают пикники.

В память о потерях, понесенных еврейским народом в период Катастрофы, а затем в многочисленных войнах, которые вынужден был вести Израиль, установлены День памяти павших воинов Израиля и День памяти Катастрофы как дни национального траура, которые отмечаются в детских учреждениях, в армии, в семьях погибших и т. д. При разработке гражданских церемоний поминовения были использованы многовековые еврейские траурные традиции. Например, День памяти павших воинов Израиля предшествует Дню независимости, подобно тому, как Пост Эсфири (см. Пост) сменяется праздником Пурим. Традиция отмечать йорцайт нашла естественное продолжение в церемониях поминовения выдающихся деятелей сионистского движения и руководителей Израиля.

Продолжительные периоды воинской службы (действительной и резервистской, см. Государство Израиль. Вооруженные силы Израиля. Организация Армии обороны Израиля) привели к образованию армейского фольклора, который охватывает поведенческую, словесную и музыкальную сферы. Армейский фольклор не связан с традициями отдельных общин и охватывает большую часть населения Израиля; с ним связан особый пласт лексики и фразеологии современного иврита.

Израильский фольклор в целом проходит стадию формирования, в нем сочетаются традиционные и новые элементы. Несмотря на пока краткий срок существования и некоторую искусственность многих его составляющих, а также резкие различия между разными группами населения страны, в израильском фольклоре, несомненно, действуют определенные центростремительные тенденции, особенно в таких областях, как детский, молодежный, армейский фольклор.

См. фольклор.